Я снял маску, потому что уже начинал в ней задыхаться, и двинулся наискосок от забора, забирая в сторону ложбины. Выйдя из пихтовника, я оказался на свободном пространстве. Когда-то в этом месте был более короткий подъем в деревню, перехваченный теперь наверху кусками труб, ржавого листа и колючей проволоки.
Одноцилиндровый двигатель Ванкеля, продолговатый, будто человек, с двумя огромными колесами-маховиками по бокам картера, лежал на том же месте. Его пытались увезти в Орловку при слиянии двух артелей в одну. Чугунина вывалилась тогда с конских колесных пар и легла в жидкую глину. Артельные мужики, извозившись в жиже и окончательно обессилев, отказались в тот день от подъема. Так и лежит это чудо прогресса в обнимку с дорогой. Его даже глина не засосала.
Опустившись в низину, я прошел краем до оврага и вошел в него. Здесь уже приходилось бегать от преследователей. Слишком много было поставлено на карту. Не просто карьера, а собственная жизнь. Инстинкт тянул меня вверх – туда, откуда недавно едва удалось унести ноги.
Низом оврага, не торопясь и оглядываясь по сторонам, я поднялся наверх и выглянул из оврага. По спине текли струи. Пахло полынью. Рядом темнел угол церкви. В соседней даче непрерывно тявкала собака. Потом она замолчала. Я поднялся над травой и пошел к церкви. Дверь оказалось подпертой. Все та же надгробная плита серого цвета с отбитым низом: «Юлия Александровна Захарова скончалась 26 декабря 1916 г. Мир праху твоему».
Я протиснулся внутрь, отодвинув мрамор. Глыба скользнула по двери, встав на прежнее место. Слегка надавив на дверь изнутри, я обнаружил, что она не подается на мои усилия. Возможно, из церкви нельзя будет выйти. Это лишало возможности маневрировать на местности, но давало и преимущество: церковь была господствующей высотой над Иштаном, не говоря о лощине, ручье и протоке, лежащих внизу. Главное – не выдать себя раньше времени.
Внутри пахло застарелым ладаном, мукой и мышами. Оборванный пролет лестницы лежал на полу, вдоль стены. Я поднял его за свободный край, поднырнул под него спиной и потянул к верхнему пролету. У пола лестница оказалась оторванной, так что этот маневр удался. Удивляло то обстоятельство, что омоновцы не проделали то же самое. Вероятно, им не платили за подобную работу. Подъем на веревках – другое дело. Там и ставки выше.
Подъем на колокольню на этот раз прошел без осложнений. Как в далеком детстве. Комары больше не донимали. Легкий ветерок быстро сдул их в сторону. Хотелось пить. Есть тоже хотелось. Раньше я не думал, что во время специальных операций человек может чего-то хотеть. Впрочем, дело может закончиться простым сидением на колокольне и беспробудным сном на рассвете. Где гарантия, что меня не обведут вокруг пальца.
Тело успокоилось, но мысли роились, словно пчелы. В этот момент в меня могли целиться из безоткатного орудия. И, возможно, лишь ждали команды «огонь». Один против банды наемников. И никого рядом. В конце концов, это мое личное дело. Мне неизвестен оперативник по фамилии Иванов и его внештатник Павлов…
Сидеть удобно. Подо мной небольшое возвышение из толстых досок. Спина прижалась к простенку между окнами. По возвышению когда-то ходили ноги звонаря. Как его звали? И сколько их всего за всю историю было? Теперь здесь сидит полковник с не совсем здоровой психикой и строит тактические планы. Совсем по-американски: «У вас есть план?!».
Жрать между тем захотелось не на шутку. Пришлось вынуть припасы и отрезать хлеба и колбасы. Минералка оказалась кстати.
Тянуло в сон. Прибор связи молчал. Чачин успел рассказать о «Коршуне», о его капитане. Спасибо Чачину. Надо бы связаться с больницей. Интересно, будет ли отсюда связь. Телефон больницы долго молчал. Наконец мне ответили:
– Кто спрашивает?
– Дежурный из УВД.
– Но вам уже сообщили. Его мертвого привезли. Некого оперировать. Еще будут вопросы?
– Но вы говорили, чтобы я перезвонил позже, что назначена операция…
– Произошла ошибка. У того больного фамилия Чащин. Какие еще вопросы?
У Никиты не было вопросов…
Чачин бегал по зданию церкви. В ней раздавался его голос: «Всё, Никита, я первый! Ты убит наповал!.. А! Хитренький! Так не бывает, что из последних сил живой!.. Я первый выстрелил!..»
За пазухой неожиданно запищал телефон. Звонила выпускница циркового училища. Битый час она не могла на меня выйти и потому нервничала. Понятное дело, какая может быть связь, если абонент только что выполз из-под земли. Как я живу? Нормально! Только что поел и собираюсь отойти к праотцам. Шутки? Полковник обязательно расскажет о ее заслугах в собственном рапорте, так что карьера еще не закончена. Она продолжается. Очень может быть, что выпускнице упомянутого училища присвоят даже звание генерал-майора. Какие могут быть шутки! Любовь? Странное слово. Наверно, оно из поповского лексикона. И вообще, Никита Кожемяка больше не член ее кружка.
Пришлось отключить телефон, но через минуту тот вновь зачирикал.
– Не трогай меня, Маруся, – тихо, но внятно проговорил я. – Ты мешаешь мне стать героем… посмертно.
– Ты спутал, я Надежда.
– Тем более, Надежда. Впрочем, если тебе так хочется, скачи в местную ФСБ. Пусть вылетают, хоть на метлах, в Нагорный Иштан. Им будет, чем заняться. Пусть не забудут разбудить прокурора. Кажется, скоро здесь будут трупы.
Мой блеф должен был подействовать успокаивающе.
– Так ты не в городе? Где же ты?
В ее голосе слышалась тревога. Я так и не понял, кому она в действительности служит.
– Будь на связи. Я перезвоню.
– Ты уже обещал однажды.
– На этот раз буду точен, Мария.
– Гад ты все-таки, Никита…
Она отключилась. С наступлением утра меня здесь не будет. Я уеду в Москву, прервав отпуск, и вряд ли когда вернусь. Я сыт по горло приключениями и борьбой. Здесь накатанная дорога. Местный прокуратор на кривой объехал остальных и на всех парах летит в первобытный капитализм. Уеду. Хотя, с другой стороны, не хотелось быть найденным в постели, заеденным клопами, как не хотелось бы умереть от объедения. Чтобы неустанно бегать, нужны силы.
Я дремал, прислонившись к остывшей древесине. Прибор радиосвязи лежал рядом. Громкость убавлена почти до нуля. Длинный ряд кнопок темнел на нем. Переменный конденсатор стоял на нужном диапазоне.
«Этот пещерный капитализм имеет вегетативный способ размножения. Просто берет и прорастает в самом непредвиденном месте – без почек и семян, делясь на клеточном уровне…» Закончить мысль не удалось: радио слегка пискнуло и послышался капитанский голос:
– «Коршун» вызывает «Шлюзового».
Он ошибался позывными. Или не хотел их запоминать.
– Слушаю, я «Шлюзовой».
– Прохожу через ворота. Буду через час. Как меня поняли? Прием…
– Понял вас отлично.
– На чем вы, «Шлюзовой»?
