Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 76
Беззаботные птицы будут петь мне свои весенние песни, а трудяги-шмели полетят в голубую долину собирать пыльцу с её цветного покрывала. Подставлю ладони под дождевые струи, чтобы смыли они с моей души черную гарь былых мучений и зажгли в ней солнечную радугу. Я стану другим, прежним, разбужу в сердце угасшую любовь ко всему, что мне дано видеть и чувствовать. Я буду встречать рассветы и провожать закаты, а по ночам рассматривать вечные звёзды и верить, что, когда придёт мой час, проведут меня по Млечному пути и откроют врата для новой, справедливой и счастливой жизни. Всему буду рад я, и все мне будут рады. Я хочу стать частью этого необыкновенного, созданного для меня мира. Я неоторгаемая часть его и ею останусь навсегда. Покойно будет мне, не останется в сердце печали. Пусть только больше не упадёт на меня взгляд человека, да не коснётся его рука.
Камчатка ли? Аляска? Где найди человеку убежище от людской злобы?
Всё так и приключится, – радовался своим мыслям Семён. – Не может быть по-иному. Я заслужил эту надежду своей растреклятой судьбой. Мне больше ничего не нужно. Я хочу просто жить, как живёт на земле любое живое существо, и радоваться жизни, а не прозябать в безвременье в Аду. Я только об этом и прошу Бога, как о последней великой милости». – Веденин достал из-за пазухи нательный крест, дар отца Серафима, поцеловал его и истово перекрестился: «Да минует меня чаша сия».
Чьё это тяжкое дыхание он слышит за спиной? Кто это может идти по его следу? Глаза сузились, превратившись в броневые щели, и теперь буравили молочную вату тумана, пытаясь различить чей-то раскачивающийся силуэт. – Кто это может быть? Не волки же? Летом для них еды хватает. Тогда кто? Неужто погоня? Но не слышно повизгивания ищеек и гиканья вохровцев. Так кто же сейчас прорвёт туманную завесу и выйдет к нему? Нет, он не побежит, не подставит спину. Пусть тот, кто прячется во мгле, объявит себя. Он встретит его лицом к лицу, как подобает мужчине.
Прошла минута, другая. Всюду, над всем великим северным раздольем повисла тишина, такая густая, что не было слышно даже комариного писка. Так может быть, там нет никого, ни человека, ни зверя, а только духи зла-кэле неожиданно решили позабавиться над ним напоследок? Уже осталось немного. Он чувствовал свежее дыхание океана. Тогда вперёд, не останавливаться. Там его спасение.
Семён почти бежал. Ноги вязли и скользили в топкой, насыщенной водой почве. Заплечный мешок тяжко бил по лопаткам, сбивая дыхание.
«Так ушёл или не ушел?» – только эта мысль, как заезженная граммофонная пластинка, прокручивалась в его голове. Веденин остановился и прислушался, стараясь унять толчки разбушевавшегося сердца.
Всё же кто-то явно преследовал его. Он слышал эти повторяющиеся кашляющие звуки и чье-то прерывистое надсадное дыхание. Так кто же это? Туман уже просел, и только его отдельные куски, как никому уже не нужные тряпки, лоскутами цеплялись за проступившие очертаниями сопок.
«Так это медведь, – про себя воскликнул Семён. – Это ему неймётся. Его харкающие всхлипы и шлепанье лап я слышал всё это время. Что ему надо от меня? Кругом вдоволь еды, а он здесь, а не на острове, где устроили себе лежбище тысячи тюленей-сивучей. Там сейчас его место. Там основные охотничьи угодья. А этот?»
Хищник, медленно переставляя лапы и отводя в сторону морду, словно стоявший на его пути человек мало чем интересует его, приближался к замершему беглому узнику. Это был большой полярный медведь. Исполин в своём роде, но лучшее время его прошло. Он был стар и немощен. Когда-то белоснежная шкура свалялась и теперь безобразными буро-коричневыми складками свисала с проступающего позвоночника. Длинная морда была испещрена бороздами от когтей – свидетельство многочисленных схваток за первенство. Из пасти набок вываливался язык, покрытый молочной слизью, которая тягучими каплями падала на широко расставленные лапы.
Когда-то этот медведь был неоспоримым повелителем этого сурового северного края. Все покорялись ему от Крысиных островов до острова Врангеля и Чаунской губы и прятались, заслышав его грозный рык, по норам и пещерам, умоляя о пощаде. Не было ему соперников ни в сражении за добычу, ни за право продолжить потомство. Одним ударом лапы ломал он шею моржам-шишкарям и не раздумывая вгрызался в непробиваемую толстую кожу морских слонов. Легко и вольготно жилось ему на этих полярных просторах и летом и зимой, когда, навалившись всем туловищем на ледяные торосы, ломал их, чтобы вытащить из воды хитрую увертливую нерпу, преждевременно и на свою беду поверившую в свою безопасность.
Медведь стоял в десяти метрах от Семёна, смотрел на него и ждал. Он не торопился. В лучшие времена, когда он был молод и здоров, он не дал бы этому хлипкому человеческому существу ни минуты пощады. Просто взял бы и оторвал ему клыками голову или подстерёг бы его за большим сугробом и потом прыгнул ему на спину, переламывая лапами хребет, а потом долго и не спеша вырывал бы из поверженного тела куски мяса и глотал, наслаждаясь вкусом и запахом свежей крови. Медведь знал, что дни его сочтены, но он был мудр и опытен и понимал, что сил у него хватит только на один удар лапой. Его истощённый организм требовал горячего сочного мяса, много белковой пищи, а не всякой ягоды-морошки, которую он подминал своими огромными лапами. Ему не поймать даже белька-сосунка и не досуг гоняться за наглыми сусликами-евражками, которых он всего равно не догнал бы. Вожделенную пищу ему мог дать только он, этот застывший в ужасе человек. Нужен всего лишь один умелый удар, чтобы рассечь когтями его грудную клетку и вырвать ребра вместе с внутренностями. Он возьмёт жизнь другого, чтобы возродить собственную.
Медведь ждал и смотрел на своего противника устало и внимательно. Он знал все приёмы битвы и никогда не проиграл ни одной схватки. Пусть этот трепещущий человек не совладает со своими нервами и первый кинется на него. Он подождёт и кончит дело одним взмахом своей могучей лапы. Решит вековечный спор, длящийся тысячелетиями на просторах ледяных северных полей: кому суждено жить, а кому пришла пора умереть, чтобы выжил другой и продолжил бродить по этой самой прекрасной на свете тундре. Таков закон жизни, таков закон белого безмолвия.
Семён не знал, о чём думает медведь, и ничего не хотел знать о его мыслях. Главное – успеть снять рюкзак, достать и покрепче прибинтовать к руке нож-напильник, чтобы в горячке схватки не выронить его, и вынуть из кармана свою железную подкову-оберег и плотно сжать её в левой ладони. Успеть первому погрузить холодную сталь в шкуру старого убийцы и добраться до его трепещущего сердца.
Беглец неотрывно всматривался в немигающие глаза зверя, запавшие между красными отвисшими веками. Не такой ли холодный неумолимый взгляд он видел у штурмбанфюрера СС Дегена, коменданта лагеря Цише, полицая Гунько? А может, это очухавшийся после известия о побеге майор Сивков распорядился выслать вдогонку этого жуткого монстра, потому что никто не должен избежать наказания? Таковы правила, и пусть наконец он, Семён Веденин, поймёт, что зря народился на свет.
Ясно одно, сейчас именно этот облезлый медведь загораживает ему путь к свободе. Если этот хищник решил умереть в бою, как настоящий воин, каковым он и был всю свою жизнь, значит, так тому и быть. Глаза зверя и человека вновь встретились. Час истины настал. На одних весах сошлись жизнь и смерть. И человек, и зверь, знали, что не отступят, не сойдут со священной тропы смертельного поединка. Оба издали равный по силе ревущий крик и ринулись друг на друга.
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 76
