Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 81
– Не поняла, она из жалости или от восторга тебя захотела? – спросила Катя.
– Ага! Ревнуешь! Напрасно. Ты для меня самая прекрасная! – Алексей попытался поцеловать Катю в шею, довольно неуклюже.
– При чём тут ревность?
– И отчего это мы такие дикие сегодня? – спросил Алексей.
– Я обычная. А некоторым, кажется, лавровый венок натёр макушку.
– Завидовать чужому успеху некрасиво. Театральная сцена капризна. Одних она любит, других не принимает. Ничего не поделаешь. Актёр – это судьба. Этому в институте не научат.
Катя встала и пересела в отдельное кресло.
– Очень жарко под твоим нимбом, – сказала она.
– Понятно. Две недели самостоятельных прогулок не прошли даром. С глаз долой – из сердца вон.
– При чём тут сердце?
– Действительно, при чём? Разве у шалавы может быть сердце?
– Это я шалава?
Тут все вскочили. Раппопорт кричал: «Друзья, друзья, давайте успокоимся». Семён Борисович взял Некрасова за руки, горячо говорил: «Ну нельзя же так, нельзя». Пунцовая Катя надвигалась на Некрасова, держа чайник наперевес, как ударный инструмент.
– Это я шалава? А ну, повтори! – говорила она условно-спокойным тоном. Некрасов прятался за Семёна Борисовича, повторяя:
– А чего ты заводишься? Чего ты заводишься?
Прованс нас изменил. Мы стали настоящей французской семьёй. Катя разрешила Некрасову себя лапать. Значит, в чём-то он прав. Вот пусть и разбираются.
Я быстро бросил в рот виноградину, встал и вышел. Погулял по саду, посетил кухню, намазал бутерброд, заварил чаю. В гостиной горячо спорили. Наша история закончена. Ночью я уеду домой. Я пошёл в свою спальню и лёг на кровать в одежде. Уеду. Нынче же. Душ приму в мотеле, по пути. Вот только посплю час.
Сначала любой потолок кажется чистым. Потом из неровностей и теней проступают лица. За неделю в этой спальне я научился видеть восемь физиономий. Прямо надо мной мужчина с крупной челюстью, в углу заплаканная женщина, возле окна человек-рыба. Когда призраки не слоняются по дому, то висят на потолках размытыми портретами.
Я задремал. У меня прекрасная, крепкая психика. Я могу заснуть в любой миг, после самых яростных неприятностей. Достаточно лечь – и всё. Процессор отключается. Если, конечно, ко мне в комнату не будут врываться. И сопеть. Дверь распахнулась. Не хотелось открывать глаза. Да и кто мог войти, только Раппопорт. А его мне видеть не хочется.
– Кеша, я её люблю. А ты мудак. Выйди и закрой дверь. Я посплю и уеду. Проскочу до Швейцарии без жары и пробок.
Кеша молчал. Я говорил, не открывая глаз:
– Но ты был прав. Надо бежать. Пока не втрескался насмерть. Как там наши голубки, кстати, уже дерутся?
– Они боятся настоящей драки, – сказала Катя. Я вскочил.
– Ты открываешь дверь совсем как Раппопорт. Могла бы кашлянуть для порядка.
– Богатой буду. Отвези меня домой. Не хочу лететь в одном самолёте с этими.
Катя сердитая. Красивая.
– Конечно, поехали.
– Можем сейчас?
– А как же Лёша?
– Ты хочешь ехать с Лёшей?
– Катя. Милая. Если ты наденешь мои твои любимые джинсы с дырами, я понесу тебя на руках. Все две тысячи пятьсот тридцать семь километров.
– Я надену шорты, если пообещаешь не носить меня на руках.
– Обидно, конечно. Через полчаса у ворот?
– Через две минуты. Если опоздаешь – уеду на автобусе.
Мы встретились на втором этаже. Вероломная Катя напялила самые глухие свои брюки. А я ведь не шутил. На лестнице встретили Некрасова. Вилла не настолько велика, чтобы удрать незамеченным.
– Вы куда? – спросил он недоверчиво.
– В магазин.
– С чемоданами? Я с вами!
Он не стал ждать отказа, побежал собираться. Мы пошли быстрей, во дворе встретили Раппопорта. Кеша ничего не сказал. Сам всё понял.
– Подождите меня, я мигом соберусь, – сказал он. По Катиному лицу нельзя было понять, рада ли она попутчикам. Она была мила – и всё. Я пожал плечами. Кеша похромал бросать тряпки в авоську, как он сам выразился.
Катин чемодан занял половину багажника. Мой лёг на бочок рядом. Был в этом какой-то символизм. Я уселся за руль, вдохнул воздух Прованса, стараясь заглотить этой целебной газовой смеси про запас.
– Ну? – спросила Катя.
– Ждём, – ответил я.
– Ты серьёзно?
Я закрыл дверь и выехал за ворота.
– Дай свой телефон, – сказала Катя. – И не гони, я буду письмо писать.
– Кому?
– Раппопорту. Он самый ответственный.
– А текст?
– Примерно такой: «Ждали, ждали, не дождались. Люблю всех, целую ваши ушки и носики. Севастьян».
– Подписываться не надо. Это же мой телефон.
– Точно. Очень плохая зона покрытия в горах. И, кстати, почему ты за меня не вступился?
Она отправила sms и выключила все наши телефоны. Оба.
2617 километров счастья
* * *
Катя не поверила в то, что я заблудился. Сказала, путать следы – напрасный труд. Вряд ли за нами будет погоня. Навигатор всё не мог сориентироваться. Но выглядело, будто это я оттягиваю возвращение и все неизбежные беды. Покружили, покружили, выехали. До Сан-Ремо час езды по платной дороге. Катя велела рассказывать истории. Я послал богам запрос на двухсуточное улучшение памяти. А там будь что будет. И заговорил.
– У моей тёти жил трусливый доберман. Каждый Новый год, ровно в полночь, он прятался под ванну. Боялся фейерверков. Он не понимал китайской этой красоты, поскольку был дальтоником и интровертом. В минуту опасности он непременно прятался под ванну.
Однажды в тётину дверь стали барабанить незваные гости. Была ночь, гости были пьяными, незнакомыми и, судя по звукам, агрессивными. Страшные удары сотрясли всю стену. Собака полезла под ванну, совсем как в Новый год. Она поняла: это недобрые феи пришли.
Тётя звонит полицейским. Ей отвечают: «Экипаж будет». В переводе с полицейского языка ответ означает: «В протоколе вас опишут как поперёк прихожей холодное тело с недовольным лицом». Тётя бы рада сама спрятаться, но под единственной ванной уже сидит собачка. «Иди и сама покусай кого тебе надо», – как бы говорил доберманов взгляд.
Тётя жила на восьмом этаже. А на девятом, прямо над тётей, размещался бордель. Туда ехали посетители, но лифт зачем-то высадил их раньше. Этажи совершенно одинаковые, внешне. Мужчины достали цветы и деньги, стали звонить в дверь. Им не открыли. «Вот уж это женское кокетство», – подумали мужчины. Они стали стучать. Стучали, стучали, даже ногой, косяк треснул, дверь отвалилась. За дверью нашлась смешная тётя со шваброй наперевес. Они смеялись, просили прощения, отобрали швабру, оплатили повреждения и ушли куда-то в ночь, срывать цветы порока. И только тогда доберман выполз. Он жалел, что достался такой хозяйке, не способной нормально защитить дружочка. Назавтра я тряс его за уши, спрашивал, не стыдно ли жрать сухой корм.
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 81
