Гости еще пили шампанское, когда заиграл оркестр. Итальянец и его спутница с высокой грудью, в муслине и жемчугах, первыми начали танцевать. Итальянец и его спутница с шеей не толстой и не тонкой, а похожей на ногу, первыми начали танцевать. Итальянец и его спутница с узкими непроницаемыми глазами первыми начали танцевать. К ним никто не присоединился. Теперь на них смотрели не со злобой, а с высокомерным пренебрежением. Кто-то рассмеялся. Кто-то закричал: «Убирайтесь в свой цирк!»
Дж. привлек Нушу к себе и что-то ободрительно прошептал ей на ухо. Они танцевали, прижавшись щекой к щеке; так танцуют крестьяне.
Вальс – круг, в котором вздымаются и опадают ленты чувств. Музыка распускает банты и снова их завязывает.
Марика не удивилась, увидев, что он танцует обнаженным. Поразило ее то, что она заметила его пенис. Никогда прежде она не видела стоящего мужчину с напряженным членом. Дж. не стоял на полу; его тело, поднятое на ходулю, несмотря на вес, прочно оставалось в воздухе, меняя положение сообразно движениям женщины рядом с ним. На этой ходуле он приближался к ней, свесив ноги по обе стороны, удерживая равновесие поднятыми руками. В постели пенис – если рассматривать его сверху или сбоку – выглядит как предмет, как овощ, как рыба. Дж. вальсировал, и его член не поддавался определению. Он был багровым. Он устремлялся вперед. Его головка чуть покачивалась из стороны в сторону, как голова галопирующей лошади. Иногда он так резко искажался, что становился невидимым. Марика видела только тьму с сияющим угольком у входа. Она решила, что ощущает запах серы. У нее закружилась голова.
Генерал, в молодости участник битвы при Сольферино, счел поведение окружающих неприличным – наверняка они слишком много выпили. Он взял за руку свою племянницу и повел ее танцевать.
Марика, скованно выпрямив спину на сиденье кареты, возвращалась домой. Ей казалось, что окна кареты занавешены черными шторами. «У сказки бывает только одна концовка», – подумала она. Музыка из театра слышалась даже у входа в особняк.
По дороге в Оперный театр Марика, скованно выпрямив спину на сиденье кареты, посмотрела в окно. В гавани все было тихо. От театра отъезжали кареты.
О случившемся часто вспоминали даже тридцать лет спустя. В тысяча девятьсот сорок пятом году Триест захватили югославские партизаны, и город впервые оказался в руках славянских патриотов, а потому инцидент несколько померк и приобрел постыдный оттенок. Как бы то ни было, все утверждали, что рыжая мадьярка, жена австрийского банкира, выхватила из-под шали плетку и ударами погнала из театра словенку, чье появление на балу и без того вызвало скандал. Версии разнились лишь в одном: мадьярка пыталась или не пыталась отхлестать и спутника словенки.
Марика прекрасно ездила верхом, но хуже справлялась с плетью, а потому, если Дж. был рядом с Нушей, фрау фон Хартман могла задеть и его. Впрочем, следов плети на нем не осталось, а шею и плечи Нуши пересекли три багровые вздувшиеся полосы.
Нуша бросилась вниз по лестнице к выходу, Марика погналась следом, но Дж. подбежал к ней и схватил плеть. Они сцепились, Марика упала. К Дж. метнулись несколько гостей. Он замахнулся на них плетью, вырвался и выбежал к Нуше на улицу.
Нуша бежала, высоко подобрав подол и шлейф платья, так что открылись колени. Тюрбан она потеряла или выбросила. Дж. догнал ее. Издалека доносились крики и вопли. Юноши во фраках бросились за беглецами.
Чтобы Нуша не упала, Дж. подхватил ее под локоть, и они перебежали через площадь, от набережной к бирже. Нуша хотела добраться до узких темных улочек в конце канала. Они бежали, взявшись за руки и тяжело дыша, молча, сберегая дыхание. Дж. вспомнил, как в Милане цыганка вытянула его из-под вздыбившейся лошади и поволокла к городскому парку. «Ты купишь мне белые чулки и шляпку с шифоновой вуалью», – сказала она. Это было не похоже на воспоминание. Оба мига казались непрерывными: Дж. стремительно несся вперед; в то же время бегущая юная цыганка становилась девушкой, одетой в купленный им наряд, и быстро, но тяжело бежала рядом.
Они свернули в первый же переулок у площади на дальней стороне биржи. Нуша задыхалась. Ее ладонь в руке Дж. повлажнела, раскрасневшееся лицо исказила гримаса боли. По улочке навстречу им двигался австрийский полицейский патруль. Преследователи беглецов обогнули угол биржи. Дж. втолкнул Нушу на крыльцо особняка, пытаясь скрыть ее из виду, но их уже заметили.
В полицейском участке их разлучили. Оставшись один, Дж. вспоминал лицо Нуши и не мог отделить его от лица девушки в миланском дворике, когда цыганка брызнула на него водой и велела напиться. Черты их были совершенно различны, но в выражении лиц крылось загадочное сходство. Для того чтобы разрушить это сходство, освободить место для всей его взрослой жизни между первым и вторым лицом, он должен был забыть их перепачканные лбы, губы и напряженные безмолвные глаза и помнить только о смысле их выражения. В тот раз было важно лишь то, что подтвердило выражение лица девушки, которое он до сих пор не мог облечь в слова: важно то, что он не умер. Теперь важно было то, что подтвердило выражение лица девушки, которое он до сих пор не мог облечь в слова: почему бы не умереть?
10
В пятницу днем Нушу выпустили из полицейского участка. На допросе у нее допытывались о Дж. Она сказала, что ничего о нем не знает. Ее спросили, почему он пригласил ее на бал. Она пожала плечами.
– Ты его любовница?
Она едва удержалась, чтобы не ответить «нет».
– Спросите его, – сказала она.
– Он упоминал при тебе своих итальянских знакомых в Триесте?
– Он совсем не похож на итальянца, – ответила она.
С ней обращались как со слабоумной. Когда Нуше объявили, что ее отпускают, она спросила:
– У вас есть ненужная оберточная бумага?
Охранники обменялись понимающими взглядами.
– Мне надо прикрыться, – пояснила она, показывая муслиновый, расшитый жемчугом верх платья.
Для нее отыскали кусок мешковины.
У оружейных складов она останавливалась на каждом углу и проверяла, не видит ли ее кто из знакомых или соседей, но днем улицы квартала были пустынны. Она шла, держась поближе к стенам домов, набросив мешковину на плечи. У себя в комнате она разделась и, усевшись на край кровати, протерла плечи и ступни прохладной водой из миски. Нуша дрожала, спрашивая себя: «Если его выпустят, он отдаст мне паспорт?»
* * *
Дж. подвергли длительной и нудной процедуре перекрестного допроса. Начальник полиции, ознакомившись с результатами допроса, утвердился во мнении, что его первое впечатление о Дж. было верным. На всякий случай он сам допросил пленника и в воскресенье утром отдал приказ о его освобождении. Дж. велели покинуть Триест не позже чем через тридцать шесть часов.
Каменный гость
Я пришел в гости к другу, посмотреть фотографии, сделанные им в Северной Африке. У друга я мимоходом поздоровался с его десятилетним сыном и чуть позже, рассматривая снимки, совсем забыл о его существовании.
