Появляться в Москве без документов, без табельного оружия не было никакого резона.
Глава XXXIX. Снова в АрсеньевскеВ Арсеньевен Степаненко попал только к обеду следующего дня. Долго кружил возле дома, в котором располагалась квартира покойного Колешки, стараясь высмотреть «наружку». Вроде бы никого не было. Но ни звонить, ни подниматься в квартиру не отважился. Определил путь, по которому из школы должны были прийти девочки Встретил их и попросил позвать маму. Он знал, что рискует. Если в квартире засада, могла выйти крупная, и даже опасная накладка. Но он рисковал совершенно сознательно, полагаясь на то, что дети вообще проницательнее, чем думают. При чужих в квартире они найдут способ сообщить Ире о его просьбе.
Его предосторожность оказалась напрасной — в квартире никого не было. Дети выбежали и позвали его в квартиру. Он надеялся, что Ира не будет рада его визиту. Внешне это так и выглядело. Но Степаненко заметил, что «несчастная» вдова не может скрыть радости, что он в ее доме. Нет, обстановка в квартире не походила на ту, которая обычно бывает, если из нее недавно вынесли покойника. Все должно иметь какой-то особый, угрюмый вид, даже стены и мебель. Само собою разумеется, всех недовольнее и несчастнее должна быть вдова…
Но попритворявшись некоторое время, Ира уже не смогла скрыть своей радости. Что это означало? Любовь? Бурный всплеск каких-то не совсем проясненных процессов психики, ищущей способа забыть смерть если не любимого, то во всяком случае привычного человека?!
Степаненко объяснил ситуацию, в которую он попал. Ира безоговорочно согласилась помочь. Вечером она пригнала во двор дома машину. Переодетый в куцый пиджачок, в кепке и солнцезащитных очках, Степаненко быстро занял заднее сиденье. Какой-то полузнакомый Ире владелец «Москвича» согласился подбросить их обоих, Максима и Иру, на дачу, в Горбаху.
Степаненко намеревался встретиться с Богомоловым. Только академик внесет, наконец, ясность во всю эту путаницу. Ученый мог, разумеется, просто отказать ему во встрече, но Степаненко шел ва-банк: с пустыми руками в Москву ему возвращаться не хотелось.
На диво погожий день клонился к закату. Такие дни бывают в конце августа, когда поля уже опустели, когда скворцы летают большими стаями, а какой-нибудь телефонный провод от столба до столба так густо унизан ласточками, что даже прогибается под ними. Еще лето, но нет жары, нет пыли, тепло нежное, ласковое…
Показались мачтовые сосны в виде возвышавшейся над местностью горы. Степаненко вспомнил, как Колешко объяснял ему, как появилось названия Горбаха. Теперь Колешко уже нет… У Максима защемило сердце.
Богомолов и Маша провели неделю на курорте, не очень пышном, но и не захудалом. Богомолов посвятил Машу в ближайшие планы — он собирался уехать в Соединенные Штаты. Несколько тревожный вопрос Маши — а как же с процессорами, которые исчезли, — развеселил его. Он постучал пальцем по черепу — мол, все что надо, находится в голове.
На самом деле академик был сильно озадачен. Опытные образцы процессоров после убийства
Колешки и расстрела Губермана бесследно исчезли. Это сильно усложняло возможность продолжения работы по дальнейшему совершенствованию суперпроцессора под маркировкой «Э».
Оформление документов на выезд в США шло полным ходом, но Богомолова все чаще и чаще посещали тревожные мысли — что станет, когда приглашавшая его сторона выяснит, что ничего стоящего у него нет. Неужели придется довольствоваться только преподавательской деятельностью? Вряд ли и на это он сможет претендовать…
Однажды вечером, когда Богомолов сидел в беседке, поросшей плющом, и раздумывал о своем ближайшем будущем, он услышал: звякнула щеколда калитки. Потом послышались шаги.
— Василий Илларионович?! — кто-то незнакомый окликнул его.
— Да, — академик поднялся. — С кем имею честь?
— Майор ФСБ Максим Степаненко, — проговорил незнакомец.
— Вы из Москвы? — быстро спросил Богомолов.
— Да, из Москвы.
— Мне что, выходить с теплыми вещами? — то ли всерьез, то ли шутя, проговорил ученый.
— Василий Илларионович, дело чрезвычайно серьезное. Думаю, шутки сейчас не совсем уместны.
— Вот как. Тогда пройдемте в дом. — И он первым двинулся к крыльцу.
Оказавшись в доме, Богомолов направил Максима по лестнице, а сам, извинившись, отлучился. Взойдя на второй этаж, Максим прислушался. В деревянном, гулком доме все звуки хорошо прослушивались: Богомолов кому-то звонил. Через минуту он был уже возле Максима.
— Итак, — сказал он, усадив Степаненко напротив себя в довольно уютном кабинете. — В чем я обвиняюсь, позвольте узнать?
— Я пришел не для того, чтобы выдвигать против вас какие бы то ни было обвинения. Я пришел для того, чтобы обезопасить вашу жизнь.
— И что же мне, а главное, кто мне угрожает? — Богомолов глянул на Максима поверх очков.
Степаненко был доволен началом. Во-первых, академик не затребовал у него документы, а во-вторых, ему с ходу удалось повернуть беседу так, что Богомолов в целях собственной безопасности выложит все, что знает.
— Вам известна такая фамилия, как Ро-гожцев?
— Разумеется, знаю. Это мэр города.
— А Сохадзе?
— Ну-у, — Богомолов развел руками. — Владислав знакомый моей жены…
— Не ему ли вы, случайно, только что звонили?
Богомолов молча уставился на Максима.
— А в курсе ли вы, Василий Илларионович, что оба эти товарища организаторы преступной группировки?
Богомолов пожевал губами.
— Послушайте, — сказал он, — это ведь серьезное обвинение, не правда ли?
— Совершенно верно.
— А скажите, я имею право не отвечать на ваши вопросы? Ведь это не допрос, да?
— В таком случае вам придется в ближайшем будущем убедиться на собственном опыте, что вы зря отказались от совершенно бескорыстной помощи. Впрочем, ни Сохадзе, ни Рогожцев, ни, собственно, ваша безопасность меня совершенно не интересуют. Гораздо больше меня интересуют личности двух покойников — Колешки и Губермана. У меня есть бесспорные доказательство того, что вы причастны к убийству талантливейшего молодого ученого!
Степаненко блефовал. Но у него не было времени. Его конвоиры, которых он оставил в вагоне, давно проспались и сообщили в Арсеньевен о побеге.
— Вы рисковый человек, товарищ, не помню как вас там… — побледнев, проговорил Богомолов. — За вашу, простите, версию, вам придется ответить. Я напишу письмо генеральному прокурору! Не могли бы вы оставить мне на память ваши отчетливые имя-отчество, координаты?!
Степаненко услышал приглушенное гудение машины. Отодвинул краешек занавески на окне, внимательно всмотрелся в темноту дачной улицы. Возле забора и у крыльца заметил несколько фигур.
