Очень грустно было смотреть, как широкая голая спина храброго Льва скрывается в густом тумане. Казалось бы, чего проще, сиди себе, вооруженная дубиной, над связанным убийцей, подмоги жди. Лев пообещал вернуться быстро. Доехать до границы «мертвой зоны», позвонить подполковнику Игорю Михайловичу и, не дожидаясь милиции, приехать обратно. К Серафиме и двум безжизненным телам…
Но неприятности имеют обыкновение вылезать из тех щелей, что выглядели дыркой к счастью.
Мужское тело на полу начало приходить в разум и делать вращательные движения полуоторванной головой.
Я вскочила на ноги, схватила дубину на манер бейсбольной биты и очень грозно предупредила:
— Как тресну! Только дернись!
Боря расслабился, откинул голову и одним глазом уставился в потолок. На месте второй глазницы образовалась выпуклость, из носа стекала струйка крови. Враг выглядел жалким и потерянным.
Но я вспомнила, как ловко Боря катался по полу в доме Зайцевой, и благоразумно отошла на расстояние дубины в вытянутых руках. Отошла и задумалась — смогу ли я ударить избитого, связанного человека?
Боря скосил на меня правый глаз, уловил сомнения на лице и сипло попросил:
— Отпусти…
Я переминалась с ноги на ногу и помахивала черенком лопаты.
— Отпусти. Менты меня не довезут…
— Довезут, довезут, — пообещала я, — и посадят.
Борис опять уставился в потолок и попытался усмехнуться.
— Ты не понимаешь. Я уже покойник. Отпусти…
— Нет. Не могу, — как можно тверже заявила я.
Но… В каждой женщине, даже замечательно грязной и испуганной, прячется сестра милосердия. Все мы носим на груди красный крест на белом фоне и испытываем глубочайшую жалость к поверженным мужчинам. В любой феминистке, если покопаться, найдется рудиментарный, атавистический хвостик этого чувства. По большому счету, все бабы — клуши и наседки. Хочется укрыть крылом замерзшего, облизать грязного и вылечить больного.
Я подошла к Борису и осторожно положила ему под голову полено. Мне показалось, что он захлебывается кровью из разбитого носа.
— Твой Лева молодец, — сказал Боря.
— Не подлизывайся. А то тресну.
— Я серьезно. Где он готовился?
— На физфаке, — хмуро объяснила я.
— Не похоже, — хмуро не согласился враг. — А в армии где служил?
— По-моему, в спортроте… или вообще не служил…
Убийца усмехнулся.
— Он вас обманывает, Сима. Он такой же, как я.
— Не-е-ет, — протянула я и пожалела, что подсунула под голову болтливого преступника полено. Лучше б оно по-прежнему ворота припирало.
— Я вас уверяю. Иначе б я его убил.
Грозное признание возымело действие, я покрепче сжала дубину, стиснула зубы и отказалась беседовать далее. Но задумалась.
Борис смотрел в потолок, я прислушивалась к звукам просыпающейся деревни — мычанию единственной коровы, блеянью коз, крикам петухов. Густой туман заползал в сарай, прятался от первых лучей солнца и оседал на досках блестящими прозрачными каплями.
— Почему вы решили, что Лев меня обманывает? — не выдержав, спросила я.
— Он владеет техникой, которую не преподают на факультетах. — Преступник изобразил кривую ухмылку и тут же охнул от боли. — Ваш Лев уходит от пули, как хороший профессионал…
Я вспомнила скачки соседа под обстрелом, поглядела на телегу и произнесла:
— Это тележка уходит…
— То есть? — не понял Боря. — Как это?
— Вы на колеса поглядите, — предложила я.
Борис приподнял голову, полюбовался вкривь и вкось стоящими колесами, и, стукнувшись затылком о пол, начал хохотать. Он захлебывался кровью, пускал пузыри и буквально рычал:
— Ой, не могу! Тупой бандюга «маятник качает»! Ну, я идиот!
— Лев не бандюга, — заступилась я. — Он учитель физкультуры. В школе.
— Чего?!
Мне показалось, что Боря сейчас вскочит, как удав, оплетет мое тело и задушит.
— Тихо! — прикрикнула я и треснула дубиной по телеге.
Гром дерева о дерево убийцу успокоил. Борис затих и только иногда крутил головой и призывал на нее проклятия словами «ну, идиот! ну, чистодел!».
Не знаю, чем он так расстроился. Я чувствовала себя опавшим кленом, существенно приморозившим ногу. Костюм местами начал подсыхать, и о том, что увидит приехавший высокий чин Игорь Михайлович, я старалась не думать. Мало ли в Подмосковье грязных, с головы до ног унавоженных дамочек?! Нервы у ментов закаленные, выдержат.
Впрочем, я слегка умылась водой из лужи и обтерлась лопухом.
— Серафима, отпусти! — опять завелся Боря. — Ты не понимаешь, я покойник! Если довезут до камеры, грохнут в тюрьме. Отпусти. Я заплачу…
Наивная просьба дикого зверя — откройте клетку, я юркну тихой мышкой под метлу.
— Отстань, — сказала я.
Боря зарычал и начал кататься по полу.
— Отпусти! — рычал он.
Испуганная и онемевшая, я смотрела, как он извивается среди осенной трухи, и все не решалась ударить. И можно ли ударом дубины остановить человека, объявившего себя покойником?
— Что здесь происходит?
Боже! Из люка свесилась всклокоченная голова Зайцевой. Глаза у нее заплыли не хуже Бориного левого, намека на мысль в них не было совершенно — одно тупое, сонное недоумение.
— Галя! Развяжи мне руки! — крикнул Борис. — Быстрее!
Очумелая Зайцева начала медленно спускаться с потолка. Лестница опасно раскачивалась, сквозняк задирал полы фланелевого халата, сонная Зайцева промахнулась мимо третьей от пола ступеньки и кубарем скатилась в лужу.
Неприятные ощущения подругу отрезвили. Брезгливо отлепив от тела фланелевый компресс, она задумчиво уставилась на свой наряд, перевела заплывшие очи на мой, вернее свой, когда-то белый костюм, потом на окровавленного Бориса.
Стоя по щиколотку в воде, она минуту мрачно любовалась красотами сарая и панорамой поля битвы. Затем вопросила:
— Мы где?
— В колотушинском сарае, — отчиталась я. — Не подходи к Борису. Он убийца.
— Кто, он? — не поняла Зайцева. — А почему на тебе мой костюм? Да еще такой грязный…
И я тут же пожалела, что Лева кокнул литр «Спецназа». Если сейчас подруга начнет дурить, ее я точно не ударю. Я и Борю-то не смогла утихомирить…
Шлепая босыми ногами по луже, Галина медленно брела к Борису. Туман в ее голове был гуще, чем на улице. Боря пристально смотрел на нее одним глазом и ждал.
— Кто это тебя так? — удивленно пробормотала Зайцева и склонилась над убийцей.
