Он искал это золото не потому, что оно ему было необходимо: сейчас, на закате жизни, он понял, что ему нужна была только эта женщина, и то — одиннадцать лет назад, а не сейчас. Волин даже и не знал бы, как превратить золото в деньги и что потом делать с такой огромной суммой. Он искал просто так. Ему нравилось ходить по тайге — летом ли, зимой. Она была прекрасна в любое время года. Он полюбил треск стволов на морозе и звенящую тишину, наступающую на Крещенье, ему нравились гигантские муравейники и медвежьи следы, он мог питаться одной земляникой и голубикой — он часто улыбался, глядя на полынную листву облепихи и ее оранжевые шершавые ягоды. «Надо же! — говорил он вслух. — Красота какая!» Теперь он не понимал, зачем ввязался в тот страшный рассвет, как попал в его сети…
Что бы он сделал, если бы нашел золото? Обрадовался бы. Волину было бы приятно, что оно лежит нетронутое.
Он снова хлебнул из фляжки. На душе и правда стало радостно.
Тайга сделала Волина буддистом. Ему даже стало казаться, что и у минералов есть своя карма, и те из них, которые прожили плохую жизнь, будут наказаны их Химическим Богом.
Он иногда вставал на вершине холма и представлял себе, что если провести прямую линию, то на трехсотом километре и лежит это золото, зарытое неглубоко, так, что его обязательно обнаружат лет через семь, когда будут строить Катунскую ГЭС. Он и сейчас, хлебнув спирта, засмеялся: забавные будут рожи у строителей.
— Эге-гей! — закричал он на всю тайгу. Ночь была такой морозной, что его крик совсем не дал эха.
Но если Химический Бог существует, то никто этого золота не найдет. Алтайское землетрясение сдвинуло именно тот пласт, на котором оно лежало, внизу раскрылась тонкая огненная щель, гораздо более яркая, чем блеск всех бриллиантов мира, и оно провалилось туда — в Химический Ад, где все минералы, дорогие и дешевые, красивые и уродливые, крепкие и хрупкие, гладкие и шершавые, распадаются на части, не имеющие никакой цены здесь наверху.
Волину очень понравилась эта теория. Он просто увидел, как плавится его золото там, в глубине, как оно течет куда-то на запад, на юг, как оно вырывается наружу в какой-нибудь красивой и теплой стране, а потом опадает на город и на море пеплом. Пеплом! Вот какую карму придумал он своему золоту. Пусть искупает! Пусть его пинают ногами… Или пусть это… станет пемзой… чтобы тереть пятки.
ПРЕДИСЛОВИЕ ВМЕСТО ЭПИЛОГА
— Антон Олегович! Скоро подъезжаем! Вставайте!
Мужчина открыл глаза, несколько секунд бессмысленно всматривался в склонившееся над ним лицо спутника. Потом пришел в себя, тяжело сел, потер лицо руками.
Он был полный, грузный, от усталости под глазами набрякли мешки.
— Вы пока вещи собирайте, а я пойду у проводницы чайку попрошу.
— Да все собрано давно… А ты что встал, Сережа? Тебе еще целый час ехать.
— Я с вами лучше посижу… Потом, я привык рано вставать. Я ведь деревенский.
— Ох, душно как…
— Окна не открываются.
Полный мужчина вздохнул, поднялся, вышел в коридор.
Здесь было прохладнее.
Возле титана с кипятком, у окна, стояла, прижавшись лбом к грязному стеклу, молоденькая девушка. Ему показалась, что она вздрагивает.
«Пьяная?» — подумал мужчина, протискиваясь мимо нее в туалет. Однако запаха алкоголя не почувствовал. Когда возвращался, снова встревожился: «Не с сердцем ли плохо?»
Проводница уже перестилала его постель. Мужчина остановился в проходе возле девушки.
— Ты что не спишь? — мягко спросил он.
— Дак она ждет, когда ваше место освободится! — весело пояснила проводница. — Вторые сутки мается. Самолеты не летают. В Омске туман… Не люблю я самолеты! Стоят дорого, а надежности никакой!
Появился Сережа со стаканами.
— Давай здесь попьем, у окна, — сказал мужчина. — Там душно. Иди, — он осторожно подтолкнул девушку к своему месту. — Ложись.
Она испуганно посмотрела на него взглядом не совсем проснувшегося человека.
— Ничего не случилось? — спросил он. — Помощь не нужна?
Она сглотнула, словно ее тошнило, и покачала головой. Девушка была симпатичной, в его вкусе. Она, как сомнамбула, взяла стопку белья — проводница почти насильно запихнула простыни ей в руки.
Солнце ярко разливало свой свет над полями. Уже не оранжевые, не красные, не розовые тона заполняли небо: бело-желтое каление округлилось, сконцентрировалось и упрямо двигалось за поездом. Березовые колки радужно вспыхивали в пробегающих лучах.
«Жарко будет» — подумал он, шумно отхлебывая из стакана. По лицу его бегали светлые и темные полосы.
Девушка уже улеглась. Русые волосы свесились с нижней полки в проход. Он думал, что в таком испуганном состоянии она не скоро заснет — но нет, засопела, всхлипнула, рука свалилась до пола. «Молодость…» — мужчина вздохнул.
— А знаете, Антон Олегович, чей дом мы должны были проезжать буквально полчаса назад? — Сережа улыбнулся, открывая белоснежные зубы. — Антипова Виктора Семеновича! Говорят, он теперь под Новосибирском живет. На родине! Его деревня прямо у железной дороги, за речкой…
— Антипов? Да, я слышал… Ох, Антипов Виктор Семенович… Много он мне крови попортил…
— Старые счеты?
— Его в первый раз еще мой отец сажал.
— Почти родственники! — Сережа снова заулыбался.
— Вроде того… Мерзкий старик. Я ему лично третий срок оформлял… Легко он тогда отделался. И половины не доказали!
— Эх, жаль, что я спал! Надо было бросить что-нибудь в окно! Может, попал бы? Напугал бы старикана!
— Да его не так просто напугать. Он сам кого хочешь напугает. Морда черная… А злобный какой!
— Жалеешь, что не загнулся в лагере?
— Да нет, пусть живет… Тоже ведь тварь Божья. Да и старый он теперь.
Они помолчали.
— Как вы съездили-то? — спросил Сережа. — Холодно в Бодайбо?
— Да как здесь… Только комарья — ужас! Как они живут с таким комарьем?.. А съездил я неважно. Все шито-крыто, концов никаких. Ну ничего, начальник прииска так и так сядет.
— Думаете, соучастник?
— Нет, там профессионалы работали. Семьдесят пулевых отверстий в машине, шутка ли! Да и трупов, думаю, будет не меньше трех. Этих из артели наверняка обманули. Они им все организовать помогли, а сами лежат сейчас за ближайшей сопкой, гниют… Ну, в старательской артели, там, знаешь, такие гаврики обычно подбираются… Это испокон веков повелось. В самом Бодайбо начальство, конечно, из другого теста. Так что их директор не соучастник, а раздолбай. Полный бардак развел! Как будто там советской власти и в помине нет! Ничего, ему покажут советскую власть!
От злости он заговорил слишком громко. Спящая девушка тревожно дернула головой, повернулась. Простыня задралась, он увидел стройную ногу.
