Элси насупилась.
– Видите ли, мне нужна работа. И я не была уверена, что все еще работаю у вас, после того как я разбила мистеру Маккензи окно и оставила вас в таком неловком положении.
Джорджетт рассмеялась бы, если бы на душе у нее не было так горько.
– Не переживай, – сказала она. – Мы с мистером Маккензи пришли к взаимопониманию. Твое место остается за тобой. Пока я в Шотландии.
Джорджетт не знала почему, но при мысли о том, что она может уехать в Лондон после всего случившегося, ей вдруг сделалось дурно. Если Джеймс ранен – пусть даже он получил всего лишь царапину, – она останется здесь до полного его выздоровления.
Воспоминание о липкой луже на дороге возле того места, где она нашла его кошелек, больно кольнуло в сердце. Какая глупая наивность! Столько крови от царапины не бывает. И если он убит… Нет-нет! О том, что она никогда его больше не увидит, лучше не думать, чтобы не впасть в отчаяние.
– Иди повеселись, Элси. Белтейн бывает лишь раз в год, – прошептала Джорджетт. – Танцы уже начались.
Видно было, что девушке очень хотелось последовать ее совету, но все же она спросила:
– А вы, миледи, что будете делать?
– Я останусь здесь и буду ждать вестей от мистера Камерона. – Она готова ждать вечность, если потребуется.
Краем глаза Джорджетт вдруг заметила какое-то движение. Мужчина, в котором она узнала хозяина гостиницы, направлялся к ним.
– Так, мисс Далримпл, верните мне карандаш. Кстати, немытой посуды полно, и люди вон за тем столиком просят эль. Живее надо работать.
Элси развязала тесемки линялого, покрытого пятнами фартука и бросила его на пол.
– Я найду, чем себя занять! А утром меня ждет новая работа, получше этой! – Подмигнув напоследок Джорджетт, Элси упорхнула за дверь.
Хозяин в изумлении смотрел ей вслед.
– Девчонка прямо-таки напрашивается на неприятности, – пробурчал он, покачав головой.
– Разве вы не знали, что леди никогда не откажет себе в удовольствии потанцевать? – проговорила Джорджетт.
Хозяин заведения внимательно посмотрел на нее. Что ж, ничего удивительного. Она слышала свой голос и понимала, что находится на грани истерики.
– Полагаю, мисс, вы пришли за ключом, верно?
Джорджетт смахнула слезы со щек.
– Что вы сказали?
– За ключом. От номера.
Джорджетт в недоумении уставилась на хозяина. Потом до нее наконец дошло. Ну конечно! Она же заплатила за номер! И ей вдруг ужасно захотелось сбежать отсюда, сбежать из этого шумного зала, сбежать от своих страхов…
– Да, будьте добры. Дайте мне ключ. – Поднимаясь, Джорджетт почувствовала, что ноги едва ее держали, но она заставила себя встать. – И, пожалуйста, если кто-то будет меня спрашивать, пошлите его прямо ко мне в номер. Я… я жду новостей. Только пусть это будут хорошие новости.
– Разумеется, мисс. – Хозяин заведения отвел глаза, и Джорджетт поняла, как именно он истолковал ее слова. Что ж, она не могла его за это винить…
Взяв ключ, Джорджетт поднялась наверх, в номер, и, присев на край кровати, сосредоточилась на дыхании. Когда она сидела в зале, ей так мешал весь этот шум, разговоры, смешки… Но теперь стало еще хуже. Казалось, тишина сжималась вокруг нее и душила, а приглушенные звуки веселья, доносившиеся сюда из окна, лишь острее напоминали Джорджетт о том, как она одинока.
Тревога свинцовым грузом давила на грудь. Она была уверена, что не сможет заснуть. Ну… тогда она просто закроет глаза и будет ждать.
Глава 29
Джеймс корчился под руками Патрика. Уже второй раз за день приятель накладывал ему швы, и вид иглы – Джеймс точно это знал – будет вызывать у него стойкое отвращение всю оставшуюся жизнь. Сама рана не причиняла столько боли, сколько проклятая игла, наносившая ему укол за уколом, с неизменной точностью попадая в самое больное место.
– Эй, полегче. Совсем немного осталось, – сказал Патрик, по-видимому чувствуя, что пациент вот-вот выйдет из-под контроля. Для медика такого рода чутье являлось бесценным качеством, но у Джеймса оно вызывало раздражение.
По правде говоря, Джеймс был сыт по горло этим сожительством. Пока Патрик его брил, Джеймс имел возможность вдоволь налюбоваться обстановкой их общей кухни. Куда ни посмотришь – повсюду было заметно, что тут жили холостяки. Вот висит груша с дырой в боку, откуда на пол сыпались опилки. А вот не находившие применения в хозяйстве медные кастрюли на железной плите, тоже стоявшей без дела. От простыней же в спальне наверху пахло лишь одиночеством и немного псиной.
Ох, как же он хотел вернуться к Джорджетт и спать с ней – чтобы голова ее лежала у него на плече. И хотел просыпаться на простынях, от которых пахло бы ею.
И все то время, что Патрик мучил его, втыкая иголку ему в лицо, Джеймсу не давала покоя мысль о том, что миссия его так и осталась невыполненной.
– Полагаю, ты не послушаешь меня, если я велю тебе лечь в постель, – сказал Патрик, закончив работу.
Джеймс со стоном поднялся на ноги и проговорил:
– Даже Джемми не слушает тебя, когда ты приказываешь ему лечь. – Он пытался делать вид, что может держаться прямо, но это у него плохо получалось. – Я не могу остаться. Ты же знаешь…
– Да, пожалуй, знаю. Тогда как насчет того, чтобы я пошел с тобой?
Джеймс окинул друга оценивающим взглядом. Первым его побуждением, конечно же, было желание ответить отказом. Но сегодня он не раз ловил себя на том, что готов был принимать к рассмотрению даже такие предложения, которые раньше отмел бы не задумываясь. И, пораскинув мозгами, Джеймс кивнул.
– Спасибо. Принимается, – ответил он.
Патрик подошел к умывальнику и тщательно вымыл руки.
– Как ты? Сильно болит? Я мог бы дать тебе кое-что от боли, но лекарство предназначено для лошадей, и я не могу гарантировать, что оно на тебя подействует как надо.
Джеймс провел ладонью по зашитой щеке и подбородку. Представив, как, должно быть, странно выглядело сейчас его лицо, он невольно поморщился.
– Чувствую я себя сносно, а вот выгляжу, наверное, как клоун.
Патрик тщательно вытер руки, после чего снял с крюка над плитой медную сковороду и поднес ее сияющее дно к физиономии приятеля.
– Смотри. Все не так уж плохо. Мне кажется, твоей жене понравится.
Джеймс пристально вглядывался в свое отражение. По правде сказать, выглядел он неважно. Зашитая щека не добавляла ему привлекательности, как и запекшаяся кровь в волосах над левым ухом. Но, что гораздо важнее, он теперь выглядел… как его отец. Когда Джеймс начал отращивать бороду одиннадцать лет назад, он был двадцатилетним юнцом с по-юношески мягкими чертами лица и наивным взглядом. Борода была нужна ему как щит, за который можно спрятаться, к тому же так он мог хоть как-то отличаться от прочих мужчин из своей семьи. Но теперь, одиннадцать лет спустя, он был не юнцом, а взрослым мужчиной, и на лице его уже можно было рассмотреть зачатки будущих морщин – там же, где он увидел их на лице отца, когда сидел напротив него в кабинете в Килмарти-касл. Однако Джеймс не видел в этом ничего постыдного.
