— Там описано Зазеркалье — мир с полным нарушением формальной логики. Льюис Кэролл будто побывал в России нашего времени.
— Но там подразумевается наличие логики высшего порядка, заметил я.
— Вот именно. Я уверен, что и в окружающем нас мире присутствует логика высшего порядка. Только нам этот порядок не узнать никогда.
— Это уж определенно.
— Хотя такие люди, как мы, посвященные в некоторые секреты, понимают эту высшую логику немного лучше других.
— Но ненамного.
— Вы проделали большую работу, Тим. Я был прав, когда отстаивал вашу кандидатуру. Но работа не закончена.
— Что я должен? «Чучело» отыскать?
— Да. Мы попытались. Но…
— Что вы попытались? — резко спросил я.
— Мы пригласили на собеседование Алибабу.
— Как пригласили?
— Это было непросто. Но… Москва большой город.Тут исчезает много людей.
— Все так просто?
— Конечно, сложно. Но у нас есть специалисты разного профиля. И мы сумели добиться его откровенности, — сказал Кухенбаден спокойно, будто говорил о поездке за город на выходные.
— Итог?
— Мы прозондировали его сознание достаточно глубоко, чтобы понять… — Кухенбаден погладил пальцами бронзовый набалдашник трости.
— Что понять?
— Он никакого отношения к похищению «куклы» не имеет.
— А кто имеет? «Чучело» само ушло, что ли?
— Не знаю. Эти вопросы задаю вам я. г — Так, — я задумался. — Значит, вторая серия.
— Да. Первая серия закончилась более-менее нормально. Мы получили необходимую информацию. И планы Путанина разрушены. Инженера у него нет. «Куклы» нет. С ичкерами — война. Да, я не завидую ему. Все его планы рушатся, все его замки оказываются построенными на песке. В результате он остается с ненавидящими его врагами, а козырь выпадает из его рук. Против него увешанный гранатами Баши Бадаев, конкуренты, прокуратура с возбужденными против него делами…
— Не тешьте себя иллюзиями, — сказал я. — Путанин поднимется. Он, как вампир, который выплевывает впивающиеся в него пули.
— Я знаю, что он поднимется, — Кухенбаден сжал сильнее трость. — Но уже не таким. Он скорее не как Дракула, а как компьютерный монстр — он получает разряды из гранатомета, автомата, пистолета — и продолжает подниматься, но становится все слабее. Однажды его запас жизней будет исчерпан, и мы свалим и его, и других.
— И что будет дальше ? — спросил я.
— Дальше будет дальше. Дальше будет Россия.
— Будет?
— Будет. «Счастлив тот народ, у которого написаны еще не все страницы его истории», писал Томас Карлейль. Мне кажется, наши страницы еще не написаны. Просто в последнее время их слишком часто листали грязными пальцами и сильно замусолили.
— Вы оптимист.
— Умеренный, Тим. Умеренный.
— Я тоже.
— Достаньте «куклу»… Или уничтожьте ее, — он ударил тростью об асфальт так, что стальной наконечник высек щербинку.
— Попытаемся.
— Сделайте. Чего бы это ни стоило…
— Сделаем… Чего бы это ни стоило, — кивнул я.
— Ну что ж, — он поднялся.
Мы попрощались. Я помотался по городу, присматриваясь, не прилипли ли ко мне после встречи какие-нибудь паразиты. Не нашел их и отправился в свою берлогу.
Я подошел к своему дому, обогнул его… И застыл в предчувствии чего-то необычного. Угрозы не было. Просто в мою жизнь вот-вот должен был войти еще один абсурд страны Зазеркалье.
Я поднял голову и остолбенел.
Слабо и фальшиво взвыв «Вдоль по Питерской», по водосточной трубе спускался Инженер…
Глава двадцать шестая
Я прищелкнул языком и вздохнул. Две бабки, сидевшие на скамейке, смотрели на Инженера безмолвно и с опасливым интересом, как на инопланетянина с рейсового НЛО.
— Вот до чего довели-то, — неожиданно произнесла толстая бабка.
Кто довел и кого — развития эта тема не получила. Время шло — Инженер лез вниз осторожно, вызывая у старушек массу чувств,
— Окарябается, родимый, — качала головой другая бабка — в легкомысленном жатом сарафане и кедах «Адидас».
— Не из нашего дома, — заметила толстая. — Не иначе как вор.
— Не, у него мешка нет. Аль сумки. Муж, наверное, вернулся раньше.
— Ну тебя. Тебе под восемьдесят, а мысли вон какие, — толстая игриво хохотнула и, скрестив руки на груди, продолжила наблюдение за тем, как Инженер преодолевает последний этаж.
Я стоял в сторонке, наблюдая за всем этим действом.
— Не, — покачала головой старушенция в «Адидасе», — не от чужой женушки. Тогда бы не пел. А поет!
— Плохо поет.
Тут я с ними был полностью согласен. Больше ротозеев, вот повезло, не было. Только когда Инженер болтался еще на уровне третьего этажа, девушка с коляской вышла из-за угла, ойкнула и быстро исчезла…
Ну, сколько это будет продолжаться? Больше всего я боялся, что труба не выдержит и обломится. Но, сработанная крепко, на совесть, она, подобно учащейся католического колледжа, не ломалась и не гнулась.
— Это наш, — сказал я, подходя к старушкам.
— Это чей ваш? — подозрительно посмотрела на меня «адидасовая».
— Я из шестнадцатой квартиры. Брат ко мне из Вологды прикатил. Он лунатик.
— Кто? — прищурилась недоверчиво толстая.
— При Луне бродит.
— При Луне? — она ткнула пальцем в небо, где висело жаркое солнце.
— Во сне ходит. Ну-ка, ну-ка, — я поддержал спрыгнувшего на землю Инженера. Взял его за плечи, и он остановился, как вкопанный, продолжая напевать под нос «Бьется в тесной печурке огонь»…
— Ой, — покачала головой толстая, опасливо приближаясь.
Инженер был в том же виде, как я его и оставил — майке, спортивных брюках «пума», только на ногах прибавились мягкие тапочки.
— Лунатик, — я встряхнул Инженера. Он был как кукла. — Можете ущипнуть, — предложил я.
«Адидасовая» тут же с готовностью воспользовалась советом, ущипнула с садистским оскалом и отскочила испуганно в сторону.
Инженер даже не шевельнулся.
— Глянь, правда, лунатик, — сказала она,
— Пойду его в чувство приводить, — сказал я.
— Водочки ему, — посоветовала толстая. — Очень помогает. И от лунатничества.
