В зале движение — каждый смотрит на каждого. Никто не хочет быть замеченным за этим делом, но взгляды, как дротики, летают по рядам. У всех одна мысль: неужели она права? Конечно, я права.
— Всему есть цена. Сколько, по-вашему, некий джентльмен заплатил за роскошную шевелюру, безупречную улыбку и потенцию как у двадцатилетнего? Некоторые платят собственной душой. Не знаю, кто вы, то есть кое с кем я знакома, но далеко не со всеми.
Я выпиваю еще стакан воды — от страха в горле пересохло, но это сейчас не важно.
— Все думают, что от души никакого толку. Но поверьте мне: душа дороже, чем стройные бедра или шикарная квартира. Душа дороже модной сумки или босоножек со стразами. Душа дороже пятнадцати минут славы. Знайте: за ваши души вам предлагали гроши. Ваши души — это ваша человеческая суть, потеряв которую вы превращаетесь в нечто, не имеющее отношения к человеку. Думаете, я шучу? Клянусь: без души человек — просто шестерка дьявола, которая говорит с восточноевропейским акцентом и изо всех сил пресмыкается. Нет, Королева Проклятых не заставляет вас совершать дурные поступки — она не настолько глупа. У нее другая игра. От вас требуется только одно — ничего не делать. Вот мы и сидим на своих упругих задницах — а на самом деле наши задницы трясутся от страха, как желе, — сидим и представляем себе, что круче нас никого в мире нет, и поднимаем на смех всякого, кому не подфартило попасть в наш клуб. Это клуб обреченных. Неужели вы и вправду хотите быть обреченными?
Я пробегаю глазами по лицам. Боже, они слушают. Этот последний пассаж — экспромт чистой воды. Неплохо получилось, да? А главное, Люси прямо-таки дымится от ярости. Я выпиваю залпом еще полстакана и продолжаю, вдохновляясь все больше и больше.
— Сегодня у вас есть шанс получить обратно свою человеческую суть. Если вы такие же, как я, вам не удастся вернуть душу, но вы можете ее позаимствовать, просто чтобы вспомнить, каково это — быть человеком, которого не холодит пустота под ложечкой. Чтобы понять: мир хорош уже потому, что вы живете. Леди и джентльмены, я во всем отдаю себе отчет. Я прекрасно знаю, о чем прошу. Она будет в бешенстве, но разве вам не хочется попробовать? Разве вам не надоело плясать под дьяволову дудку, позволять дергать себя за ниточки, как марионетку? В конце концов, что она нам сделает? Проклянет по второму разу?
Стакан с водой взрывается у меня в руке, и все (в том числе я) подпрыгивают. Впрочем, Люси не любит выяснять отношения на людях — сейчас она больше ничего не выкинет. Все оглядываются, многие смотрят на Люси с опаской — вот так и можно определить, кто уже продал душу, а кто пока не дозрел.
— На каждом столе лежит шляпа, — говорю я с улыбкой. — Аукцион закончился, но это ваш шанс дать, ничего не ожидая взамен. Нам нужны деньги для присутствующих здесь Светланы, Сандры, для других женщин, которым не обойтись без вашей помощи. Помогите нам.
По рядам проносится шорох — это публика тянется за бумажниками.
И тут происходит нечто неожиданное. С места поднимается платиновая блондинка с убийственной фигурой.
— Я — Маффи Бэндикотт, и я продала душу дьяволу.
Боже, неужели я не одинока в своем идиотизме? Я машу руками, тщетно пытаясь усадить блондинку на место. Но процесс уже пошел. Встает комментатор новостей спорта с Вэ-эн-би-си.
— Я — Чарльз Мак-Аллистер, и я продал душу.
Следующий — репортер из «Нью-Йорк таймс».
— Я — Стивен Сэфайр, и я продал душу.
Шелби — боже мой, и Шелби туда же! — готова к саморазоблачению.
— Привет, я — Шелби Коэн, и я продала душу дьяволу.
Нет, это выше моих сил. Шепотом я кричу:
— Шел, ты что, с катушек съехала? Сядь на место!
Думаете, она садится? Не тут-то было!
Даже аукционист встает (то есть не встает — он и так стоял, — но выходит вперед).
— Я — Франц Шуберт, и я продал душу.
И понеслось.
Никки Мюллер.
Доктор Эндрю Пирс.
Почтенный Филип Джелман.
Дебби Вандербилт.
Я верчу головой, как флюгер. По количеству стоящих можно судить о масштабах деятельности Люси. И это только один аукцион!
И вдруг откуда-то снизу доносятся аплодисменты. Это Кэл. Милый старина Кэл. Хлопает уже весь зал. В аплодисментах слышатся раскаты грома.
Завтра мне попадет на орехи. Но я рада, что смогла. Дело того стоит. Мне теперь нипочем сорок тысяч раздвоенных, как у змеи, языков пламени, поджаривающих пятки, — я буду вспоминать сегодняшний день и знать, что все-таки была живой.
Впрочем, публика быстро приходит в себя. В какой-то момент все понимают, чем чревато выступление против Люси, и делают ноги. И я никого не виню — мне ли не знать, какова Люси в гневе!
Я спускаюсь со сцены. Ко мне бросается Эми.
— Это брависсимо! Я просто рыдала. Приплести дьявола, чтобы воздействовать на эмоции, — гениально! Мы один раз нечто подобное сделали на шоу. Священник был одержимый, стращал аудиторию геенной огненной, но рейтинг оказался невысокий. Зато сегодня… В жизни ничего подобного не видела. Явно сатанизм как начал набирать обороты в восьмидесятых, так до сих пор не только не вышел из моды, но с каждым годом все актуальнее. Кто бы мог подумать?
— Действительно.
Я обнимаю Эми.
Незнакомый мужчина вручает мне визитку.
— Я — Роберт Готтлиб, литературный агент. Вы никогда не хотели написать автобиографический роман?
— Вы думаете, подобное произведение будет иметь успех? — прищуриваюсь я.
Кому охота читать о такой дуре? Естественно, я не озвучиваю свою мысль.
— Не просто успех — бешеный успех! — улыбается Готтлиб.
В уголке стоит Люси, элегантная и невозмутимая, будто я не разоблачила ее Программу. А если и правда написать автобиографический роман? Вот она осатанеет (простите за тавтологию). Может, стоит попробовать?
— Я подумаю, мистер Готтлиб, и сообщу вам о своем решении.
А сейчас у меня дела поважнее — я должна окончательно опустить Люси. Она, конечно, меня испепелит, но сначала я покажу-таки ей палец.
Взгляд у Люси неподвижный, немигающий, как у змеи. Она, я знаю, разрабатывает сейчас план мести. Пусть. Я в отличной форме. Конечно, войну мне не выиграть, но в одном сражении я поучаствую, и чувства глубокого удовлетворения мне хватит на всю оставшуюся жизнь, какой бы тяжкой она ни была.
Я оказываюсь в зоне действия радара. Теперь нужно тщательно фильтровать мысли. Игра пока не закончена.
— Ты, наверное, очень собой горда, — начинает Люси.
— Да. Горда — самое подходящее слово. А еще я очень счастлива, — парирую я.
— Думаешь, одной коротенькой проповедью ты вернула свою человеческую суть? Думаешь, ты искупила свою самовлюбленность? Роскошь, в которой погрязла? Светскую жизнь, которой наслаждалась? Или, может, от твоей проповеди оживет ребенок, которого ты убила во чреве матери? Ты ни на йоту не отдалилась от своей сущности.
