Книга Волчьи тропы - Андрей Фролов

— Тише!

Не то чтобы раумы шумели, просто, когда каждый начинает обсуждать услышанное с соседом по скамье, становится довольно нелегко говорить. Сидящие за столами длинного дома северяне поумолкли, снова оборачиваясь к конунгу.

— Знаю, что думаете, могу догадаться, о чем говорите, — Торбранд постучал пальцами по столешнице, — еще раз скажу: не с тинга решение это вынесли, значит, и соглашаться не всем. Согласие, что я дал вчера Любиму Андреевичу, было согласием троих людей. Моим, Рёрика и Атли. Остальные, если недовольны чем или не согласны, ему следовать не обязаны. Мы сами знаем, куда идти собрались, и никого силой за собой тащить не желаем…

— Можно было и тинг собрать, конунг, — приподнялся на своем месте, где еще вчера вечером сидел Любим, Харальд, — вопрос ведь не пустяковый, а как мы себя теперь чувствовать должны?

— Такие вопросы решает не тинг, — Рёрик ответил первым, — такие вопросы решает только вождь!

— Обожди, Рёрик, хотя и прав ты. Здесь, ближники, действительно вопрос сложный, из самых глубин ниточки вытягивающий, а посему только на меня и возложенный. И когда Асы спросили меня, готов ли я обнажить меч, я сказал «да». Теперь, когда вы знаете о моем решении, только теперь я вправе спросить вас всех, свой верный и преданный хирд, согласны ли вы будете пойти за мной… Я люблю вас как братьев, вы прикрывали мне спину в битвах уже много зим, а некоторые из вас такой же правдой служили еще моему отцу; вы безоговорочно выполняли приказы и ходили в походы, ни разу не усомнившись в верности принятого мной решения. Но тут — другое. Тут должен решить не хирд или тинг, тут должен решить каждый из вас, лично. Да, этот поход принесет денег, много денег, но главное тут не золото. Без богатств, что сулит нам Любим, мы проживем эту зиму, и проживем безбедно, а может, даже и лучше будет, если все же не покинем борг, оставшись осенью на своих землях. Но я говорю сейчас не о достатке, которым Асы, вечная хвала им, и без того не обидели Раумсдаль, я говорю о вещах менее понятных и простых, что и заставили меня согласиться… Это вызов, который каждый имеет право принять или же уклониться…

Раумы внимательно слушали, стараясь не упустить ни слова. Потрескивало полено в очаге, тени от светильников беспокойно плясали по бревенчатым, проконопаченным шерстью стенам.

Торбранд вздохнул, покручивая на запястье чеканный латунный браслет.

— Я не стану винить никого из вас, решивших остаться в Ульвборге. Если вернусь, все будет забыто, ни распрей, ни обид — клянусь Тором. Вы знаете все: и разговор с Любимом, и наши с ярлами размышления, — так что теперь решайте. Вдумчиво, тщательно, всмотритесь в себя и решите, нужен ли вам этот вик, или нет. И если вы чувствуете внутри хоть каплю сомнения или что-либо пытается удержать вас, то лучше скажите сразу и откажитесь. Мудрый Один не любит ненужных смертей… Таково мое слово, раумы.

Теперь говорить никто не торопился. Северяне переглядывались между собой, отводили глаза и негромко обсуждали услышанное. Пальцы рассеянно гладили звериный мех, прикасались к оберегам, мяли шапки. Еда, к которой так и не притронулись, остывала на столах.

— Причудливо заплелся узор вещих Норн, — конунг прокашлялся, пожал плечами, — и если бы кто-нибудь сказал мне еще луну назад, что с раумами произойдет все это, я бы, наверное, не поверил ему… Зато теперь верю во многое. Верю и пытаюсь понять, что видел перед последней дорогой Агмунд, понимаю смысл последних рун и жертвенной крови, гадания на которых так и не дали четких ответов. Прав был старик Агмунд, кончилось время советов и помощи, теперь каждый сам ищет ответ… А еще он сказал, что юг земли станет царством великанов. Я думал, речь идет о Битве богов, но, видят Асы, я ошибался…

А потом поднялся со своего места Арнольв. Помялся, как обычно, почесал длинный нос и сказал, что, если кто и останется в Ульвборге во время этого вика, это точно будет не он. И вообще глупо спрашивать о подобном людей, с которыми бок о бок сражался всю свою жизнь… Гигант сел обратно, жутко смущенный и прячущий от всех глаза, и без промедления начал есть.

Поднялся Хальвдан.

— Можно, я сейчас скажу? Я говорю редко, но если уж начинаю, то прошу меня не перебивать. Я думаю, что каждый из нас, сидящих сейчас здесь, думает так же, как и Арнольв… Ну хорошо, хорошо, я буду говорить только за себя! Если уж мы собрались когда-то, как было угодно Асам, и что-то делали, заручаясь их помощью и советами… Ну, то есть я хочу сказать, что если чему-то предначертано случиться, то круг людей, братство, которое мы тут построили, оно… То есть если мы и должны чем-то расплачиваться с силами, что берегут нас, то это должно быть именно…

Но его все же не дослушали. Путаного Хальвдана вообще редко кто дослушивал спокойно. Вскакивая с мест и один за другим начиная протягивать в сторону конунга руки, раумы встали все, негромко, но уверенно перебивая речь Хальвдана. Зазвучали голоса, громче и громче, потом кто-то стукнул кружкой по столу, и в такт, отбиваемый десятками ног, над столами понеслось слово:

— Поход! Поход! Поход!

— Ты едва не обидел нас, конунг!

— Тебе не стоило даже спрашивать нас, Торбранд!

— Мы все равно не отпустили бы вас одних, не надейтесь!

— Поход, поход, поход!

Конунг и ярлы встали, протягивая руки навстречу ближникам, все вскинули наполненные кубки и рога. Глаза северян сверкали.

— За Раумсдаль, — сказал Торбранд, перекрывая общий ритм, — за Ридар — руну раумов, за волчьи тропы, ведущие к славе, за вечный путь для нас всех!

— Скъёль!!! — Старый длинный дом привычно выдержал ринувшийся вверх многоголосый рев, рога и кружки опрокинулись, наполнились вновь. Единым целым, плечом к плечу.

— Куда бы ни привела дорога лебедей, как бы ни сплелась нить Норны, скъёль!

— Скъёль!!!

— За конунга Торбранда! Славься!

— Славься!!!

— За всех хранителей, Асов и предков, за древнюю мудрость и могучую силу! Пусть видят в светлом чертоге Одина, как пируют и радуются дети Мидгарда, пусть гордятся нами, пусть не оставляют нас в трудный миг! За наши мечи, жадные и ненасытные, подобные волкам Одноглазого!…

Они пировали долго, до изнеможения выматывая тела и души весельем и пивом. Падали на доски скамей, уходя в мир, куда по своей воле дойти не могли, и отдыхали, набираясь сил перед долгим и опасным походом, в который их опять звала руна странствий…

Ивальд уснул под столом, счастливый и пьяный, обеими руками прижимая к груди меч. Ему снились узоры на ботинках и железная руна.