— Прошу простить меня за то, что не приглашаю вас в дом, но после того, каким образом вы обошлись со мной в суде, моя супруга, скорее всего, распорядилась бы спустить на вас доберманов, — сказал Пинтадо.
— Я боялся, что вы питаете ко мне аналогичные чувства.
— Еще бы. Я вышел к вам только потому, что, как вы сказали, речь пойдет о моем внуке. А мне очень важно уберечь его от этого цирка.
— И Линдси тоже.
Пинтадо бросил на него такой взгляд, словно не поверил ни единому его слову.
— Мне не нравится тащить детей в суд, если только меня не вынуждают к этому, — продолжал Джек.
— Я уважаю такой подход, — кивнул Пинтадо.
— Как дела у Брайана?
Пинтадо долго смотрел на Джека, словно решая, действительно ли тому не все равно, как дела у мальчика.
— Брайан счастлив здесь. Счастлив так, как только может быть счастлив малыш, потерявший отца. Мы с женой делаем для него все, что в наших силах. Как только суд закончится, мы отправим его в лагерь в Данедине на недельку-другую. Ему будет хорошо в компании других детей с нарушениями слуха, которые живут с нормально слышащими родителями. А пока мы просто пытаемся объяснить ему, что происходит.
— Это должно быть нелегко.
Пинтадо выглянул из окна, ища глазами охранника, стоявшего на подъездной дорожке.
— С тех пор как начался суд, мне пришлось утроить охрану. Одно дело, когда это меня облаивают на всех углах, и другое, когда начинается охота на моего внука. У меня тогда возникает желание разбить кому-нибудь башку.
— Брайана преследовали?
— На прошлой неделе. Не знаю, кто это был — чересчур рьяный репортер или какой-нибудь извращенец, который проследил его до школы. Украл ранец Брайана, пока тот играл на поле в футбол. Напугал нас до смерти.
— Во время каждого громкого процесса люди начинают сходить с ума. Хорошо, что вы предприняли все необходимые меры предосторожности, но, скорее всего, это был какой-нибудь охотник за сувенирами, выискивавший, что бы продать на ярмарке в Интернете.
— Какому психопату мог понадобиться детский ранец?
— Такому же самому идиоту, который ошивается у ресторанов в Южном Майами, надеясь сфотографироваться вместе с О. Дж. Симпсоном и его последней подружкой.
Пинтадо покачал головой, и в голосе его прозвучало раздражение.
— Я ничего не имею против вас лично, но мне не понравилось, как вы обошлись со мной в суде.
— Должен признаться, что я никогда не пошел бы на это, если бы не считал, что Линдси невиновна.
— Но ведь жюри присяжных в основном состоит из американцев кубинского происхождения. Я бы сказал, что, напав таким образом на меня и мою семью, вы фактически предрешили судьбу Линдси.
— Вы забываете, что мне не нужно убеждать всех присяжных. Достаточно, если удастся заронить сомнения в душу хотя бы одного из них.
— Поверьте мне. Все жюри, до единого человека, готово усадить вас и вашу клиентку на поезд и отправить прочь из города.
— И я с радостью поеду, если это поможет уберечь невинную женщину от тюрьмы.
— Почему, черт возьми, вы так уверены, что она невиновна?
— А почему вы так уверены, что она виновна?
— Вы слышали показания. Вы видели улики. Ей нужны деньги семьи. Да еще эти «неуставные отношения» с лейтенантом Джонсоном. Черт, ведь отпечаток ее пальца остался на орудии убийства!
Джек выдержал паузу, обдумывая и рассчитывая свой следующий ход.
— Мистер Пинтадо, позвольте мне задать вам один вопрос. Вы хотите узнать, кто убил вашего сына?
— Мне не нужны ваша забота и ваше снисхождение.
— Причем здесь это? Мне просто любопытно. Вам не приходило в голову, что мы до сих пор не слышали ни слова от лейтенанта Джонсона?
Пинтадо отвел глаза, не говоря ни слова.
Джек продолжал:
— Джонсон был вашим источником, не так ли? Он передавал вашему сыну информацию о маршрутах Береговой охраны. А «Братья за свободу» использовали эту информацию для того, чтобы поток кубинских беженцев в США не иссякал.
Пинтадо взглянул на Джека в упор.
— Я — не подсудимый и не обвиняемый, — заявил он.
— Не могу с вами не согласиться. Вот почему я бы предпочел, чтобы на свидетельском месте оказался Джонсон, а не вы.
— Послушайте, я что-то не пойму, к чему вы клоните. Прошу учесть, что я ничего не признаю. Но даже если Джонсон передавал нам информацию о Береговой охране, а мы помогали кубинским беженцам добраться до суши, это не причина убивать моего сына.
— Нет, конечно. Если только в это уравнение не добавить наркотики.
Пинтадо резко поднял голову.
— Наркотики? О чем вы, черт вас побери, говорите?
— Подумайте сами. Информация о том, где и когда катера Береговой охраны будут патрулировать определенные участки Флоридского пролива, очень помогла вам в вашей деятельности. Вы могли передавать беглецам, когда отплывать, куда плыть, когда менять курс, когда ждать помощи, чтобы добраться до берега. Как, по-вашему, неужели эти сведения не представляли бы никакого интереса для торговцев наркотиками?
— Вы обвиняете меня…
— Нет, — твердо ответил Джек. — Я пока никого не обвиняю, поскольку у меня нет веских доказательств. Но разрешите пояснить вам, что я об этом думаю. А я думаю, что те же самые сведения, которые лейтенант Джонсон передавал вам, он одновременно продавал и торговцам наркотиками. Я думаю, что ваш сын узнал об этом. И я думаю, что из-за этого Оскара и убили.
Пинтадо смотрел на него расширенными от удивления глазами.
— Никогда не слышал ничего подобного.
— Мне и самому это пришло в голову совсем недавно. Только после того, как я узнал, что мой «мустанг» подожгли как раз торговцы наркотиками.
— Вы обращались с этой информацией к окружному прокурору?
— Это не информация. Это версия. Суд уже на две трети завершен, и до сих пор Торрес не проявил желания помочь защите доказать свои теории.
— А почему подобное желание должен проявить я?
— Потому что для такого эгоиста, как Гектор Торрес, победа — это всегда победа. Но его победа будет означать ваше поражение. Если Линдси осудят, то человек, который убил вашего сына, по-прежнему останется на свободе.
Пинтадо глубоко вздохнул.
— Вы… вы чертовски много мне всего наговорили.
— Я знаю, что сейчас может быть поздно. Но я не пришел бы, если бы не питал хотя бы слабой надежды, что вы не захотите исключить малейшую вероятность того, что мать вашего единственного внука невиновна.
— Чего вы просите?
