— Еще как есть. Его, видишь ли, грешки душат. Помнишь случай с девицей-островитянкой и ее выкидышем? Там все было гораздо сложнее, чем кажется. Слушай меня внимательно. Эти сведения из тех, за которые убивают. Заварушку с ребенком подстроил Верховный Совет Гальта. Вилсин-тя помогал. Амат Кяан — его распорядительница — разузнала, и теперь тратит остаток жизни на то, чтобы вскрыть этот гнусный заговор, как устрицу. Вилсин-тя по исключительному скудоумию взялся истреблять улики и свидетелей — все, что могло бы пригодиться Амат-тя в расследовании. И Лиат в том числе.
Ота отмахнулся от него и встал, разыскивая глазами плащ.
— С меня хватит.
— Я знаю, кто ты такой, парень. Так что сядь, или я прекращу все твои похождения, и тебе придется остаток жизни бегать от братьев вокруг трона, который тебе даже не нужен.
Ота подумал и сел.
— Так-то лучше. У Гальтского Совета был план объединиться с андатами. Мы, несчастные духи, отправимся на свободу, а гальты тем самым разрушат подпорки, возвышающие города Хайема над всем миром, после чего нагрянут сюда, как в эдденсийский амбар, только более сытый и менее охраняемый. Страшный план.
— Неужели?
— Да. Андаты непредсказуемы. Это нас и роднит — тебя и меня. Да расслабься же, Ота-тя. Можно подумать, я тебе нож к горлу приставил.
— А разве не так?
Андат откинулся назад и обвел жестом пустой дом. В очаге потрескивал огонь, за окном шумел дождь.
— Нас никто не услышит. Все, сказанное здесь, останется между нами, если мы не решим иначе.
— И я должен верить, что ты будешь молчать?
— Нет, конечно. Не глупи. Однако, чем меньше ты скажешь, тем меньше я передам другим, верно? Итак. Амат вот-вот получит желаемое, и ее не остановить. Она — сущий бойцовый пес: вцепится — не оторвешь. А знаешь, что будет, когда она найдет доказательства?
— Она пойдет с ними к хаю.
— Да! — воскликнул андат, хлопнув в ладоши, словно Ота выиграл ярмарочный приз. — А что сделает хай?
— Не знаю.
— Правда? Ты меня огорчаешь. Хай сделает что-нибудь мерзкое, дерзкое и возмутительное. Устроит что-нибудь вроде кары небесной из старых легенд. Мой вариант — это лишь предположение, сугубо частное, хотя я считаю себя довольно сведущим в вопросах неограниченной власти — таков: он направит нашу с Хешаем силу против всех беременных женщин Гальта. Это будет не сложнее, чем извлечь семена из хлопковой ваты. Тысячу семян. Или больше. Кто знает?
— Хешая это убьет, — сказал Ота.
— Не убьет. Согнет пополам, но не переломит. Один ребенок уже погиб прямо перед ним, а на расстоянии трагедии не так ощущаются. Можно и пальцем закрыть гору, если поднести его к глазу. Пара тысяч гальтских выкидышей — неприятно, конечно, но Хешай этого не увидит. Ну, погорюет себе, зальет тоску дешевым вином. А потом займется обучением Маати. И все Хешаево одиночество, отвращение к себе и пожизненная обязанность следить за мной перейдут к нему. Это уже происходит. Хешай любил и потерял, и с тех самых пор терзается виной. С Маати будет то же самое.
— Не будет.
Бессемянный рассмеялся.
— А ты еще глупее, чем я думал! Но пока оставим это. Посмотрим на ближайшее будущее. Я обещаю тебе, Ота Мати: Амат своего добьется. Лиат убьют до того, как хай все узнает, а может, и не убьют, но Амат своего добьется. В Гальте будет кровопролитие. Маати будет страдать до конца дней. Да, и я выдам тебя братьям, хотя с твоей стороны теперь очень низко о том волноваться. По сравнению с чужими бедами это просто мелочь. — Бессемянный замолк. — Ты меня понял?
— Да.
— Усек теперь, что мы должны действовать?
— Мы?
— Ты и я, Ота. Мы можем это предотвратить. Спасти всех. Вот почему я к тебе обратился.
Лицо андата было совершенно серьезно, руки — воздеты в позе мольбы. Ота медленно принял позу вопроса. В ставнях застучал ветер, затылок тронуло холодом.
— Мы можем спасти тех, кого любим. Сарайкет падет, ему уже ничем не поможешь. Город падет, но мы убережем Лиат, Маати и всех младенцев с матерями, которые ко всему этому непричастны. Все, что от тебя потребуется — убить одного типа, который, клянусь, готов сам напороться на нож, если его кто-нибудь подержит. Тебе придется убить меня.
— Так тебя или Хешая?
— Это одно и то же.
Ота встал. Бессемянный поднялся следом. На совершенном лице выразилась боль, поза выражала отчаянную мольбу.
— Прошу тебя! Я все расскажу: куда он ходит, где и когда бывает, сколько вина ему нужно, чтобы упиться до бесчувствия. Всего-то и надо будет…
— Нет, — оборвал его Ота. — Убить? По твоему слову? Никогда.
Бессемянный уронил руки и расстроенно, даже презрительно покачал головой.
— Тогда смотри, как те, кто тебе дорог, страдают и гибнут, кусай локти. Если захочешь передумать, не тяни, радость моя. Амат ближе к правде, чем ей кажется. Времени осталось мало.
17
— Нужно что-то делать, — сказал Ториш Вайт. — Вчера Мадж вышла на улицу. Неизвестно, что бы она выкинула, если бы ее приняли за шлюху. Учитывая, какая она бешеная, нас уже могла бы разыскивать стража. Нельзя этого допустить.
В комнатах Амат царил полумрак: двери-окна были завешены вышитыми коврами, чтобы не пропускать жару и свет. Внизу все еще спали — женщины, дети, даже Митат, даже Мадж. Только не Амат с Торишем. Ей до боли хотелось выспаться, но отдыхать было рано.
— Я отдаю себе отчет, чего нельзя, а что можно, — ответила Амат. — Разберусь с этим позже.
Бандит, убийца и начальник ее личной стражи покачал головой. Вид у него был мрачный.
— При всем уважении, бабушка, — произнес он, — эту песню я уже слышал. Бедная островитянка и все прочее. Еще один выговор не поможет.
Амат негодующе выпрямилась — негодующе отчасти потому, что знала: он прав. Она приняла вопросительную позу.
— Не думала, что ты здесь хозяин.
Ториш опять покачал большой медвежьей головой, потупившись не то от сожаления, не то от стыда.
— Хозяйка ты, — ответил он, — но люди мои. Если пойдешь против стражи, их никаким серебром не заманишь. Извини.
— Ты расторгнешь договоры?
— Нет. Но возобновлять не стану. Не на таких условиях. Мы нечасто заключали такие выгодные соглашения, однако я не хочу драться при заведомом проигрыше. Либо ты будешь держать эту девицу на поводке, либо простишься с нами. А по правде сказать, мы тебе нужны.
— Она потеряла ребенка.
— Случается, — неожиданно мягко отозвался Ториш Вайт. — Но нужно жить дальше.
Он, конечно, был прав, и это ужасно раздражало. На его месте Амат сделала бы то же самое. Она сотворила позу согласия.
