Кабачок «Синий якорь» был самым знаменитым притоном на территории столицы, регулярно посещаемым отъявленными бандитами, грабителями и ворами.
Том взволнованно сглотнул.
— Да знаю я, чего вы думаете, но, честно, вы тут маху дали. Мать Калхауна еще сразу решила, что ни за что не пустит сынка по такой дорожке, и не пустила. — Том на мгновение заколебался, потом продолжил: — Его только раз упекли в тюрягу, да и то по ошибке.
В той части комнаты, где стоял Гибсон, послышался неопределенный звук, напоминающий подавленный смешок, и врач поскорее отвернулся к инструментам.
— Как, ты сказал, имя этого образца всяческих добродетелей? — осведомился Себастьян.
— Жюль Калхаун. Говорит, может заглянуть к вам завтра в одиннадцать для собеседования, если интересуетесь. — Том бросил встревоженный взгляд на Гибсона, который смеялся, уже не скрываясь. — А вы интересуетесь?
— После долгих недель, в течение которых мне приходилось обходиться услугами только одного лакея? Конечно интересуюсь.
Лицо Тома осветилось радостью, но Себастьян указал пальцем на него и продолжил:
— Но если в этом доме пропадет хоть шнурок от ботинок, его стоимость будет взыскана с тебя.
— Да он правильный малый, вот увидите.
Том убежал. Гибсон занялся укладыванием своих разнообразных инструментов в саквояж. Немного погодя он спросил:
— Ты еще не видел ее?
Не было необходимости уточнять, о ком идет речь. Имя Кэт витало над ними.
Себастьян направился в другой конец кабинета, плеснул в бокал бренди.
— Нет. Еще нет.
Гибсон оторвался от своей трудоемкой задачи.
— Тебе нужно найти способ избавиться от прошлого, Себастьян. Вернее, забыть само прошлое. Забыть Кэт. Войну. То, что ты видел. И то, что делал.
«Забыть отчаянную безуспешную попытку разыскать мать». — Эти слова тоже витали между ними. Несказанные, они будто звенели в воздухе.
Себастьян протянул другу выпивку.
— А ты мог бы избавиться от прошлого, Пол? Забыть то, что было на войне? Забыть, что лишился ноги?
«Забыть жажду сладкого забытья, которое приносит настой мака?»
От уголков глаз к вискам побежали морщинки, когда Гибсон поднял бокал, словно в молчаливой здравице.
— Нет. Но докторам свойственно давать хорошие советы, которым они сами не в состоянии следовать.
ГЛАВА 66
Понедельник, 23 сентября 1811 года
Кэт сидела у себя в гардеробной, наблюдая за тем, как горничная укладывает сундуки, как вдруг, подняв глаза, увидела перед собой Себастьяна, стоящего в дверях.
— Я слышала, ты был ранен.
Ее встревоженный взгляд обежал порезы и синяки, расцветившие его лицо, руку на перевязи, неловко прижатую к боку.
— Ничего страшного. — Он обернулся, оглядывая беспорядок в комнате: откинутые крышки наполовину уложенных сундуков, платья, разбросанные кругом. — Так это правда, о чем болтают? Ты вышла замуж?
Она кивнула, испугавшись, что не сумеет вымолвить ни звука, но смогла взять себя в руки и ответила:
— Да.
Он пристально изучал ее лицо.
— Почему за Йейтса?
— Он сумеет меня защитить. Располагает некоторыми свидетельствами, опасными для Джарвиса. Они погубят лорда Чарльза, если станут известны.
— Но, Кэт, что же это за странный брак? Ты выходишь за человека, который…
Себастьян замолчал.
— Именно такой брак, какой мне мужем, — дрогнувшим голосом ответила она, потом кашлянула, пытаясь одолеть комок, застрявший в горле и мешавший говорить. — Я послала в «Морминг пост» заметку, они опубликуют объявление об этом событии. Несомненно, пойдут толки, но со временем они утихнут.
Он пожал плечами, но промолчал. Кэт знала, как мало значат для него людские пересуды и молва.
Старые желания овладели ею — желание обнять и утешить в покое нежного объятия. И сила его была так сильна — несмотря на все, что она узнала, несмотря на позор их кровосмесительной связи, — что ощущение это парализовало и изумило ее. Кэт с силой сцепила руки и сложила их на коленях.
— Ты говорил с графом Гендоном?
Его бледное лицо казалось таким опустошенным, будто вместе с жизненными соками его покинули все чувства.
— Мне нечего ему сказать.
— Но его вины нет в том, что случилось с нами. Бог видит, он пытался все предотвратить.
— Он принудил твою мать стать его любовницей.
— Так же, как ты принудил меня.
— Я хотел, чтобы ты стала мне женой.
— Да. Хоть… хоть от этого нас пощадила жизнь.
Его глаза впивались в ее лицо, пылали вопрошающим, жарким огнем.
— А ты? Ты сумела простить его?
Кэт тяжело вздохнула.
— Память о матери не дает мне простить его. Он хотел лишить ее ребенка. Но мне-то он желал только добра, правда ведь?
— Добра он желал себе самому. Он собирается признать тебя дочерью?
Она почувствовала, как злая насмешка искривила ее губы.
— Мне кажется, это было бы немного слишком. Не графу Гендону признавать какую-то актрису своей дочерью. К тому же актрису, которая, как всем известно, была любовницей его сына.
— Кэт.
Он потянулся к ней, она резко отпрянула.
— Нет. Ты не должен этого делать.
Руки Себастьяна бессильно упали. Неожиданно Кэт почувствовала, что больше не в силах следить за ходом его мыслей, предугадывать поток его чувств. Она знала Девлина лучше, чем он сам, лучше, чем кого-либо другого. Но она знала его как своего любовника. Разве она понимала его как брата?
— Я смотрю на тебя, — грозным шепотом звучал его голос, — я смотрю на тебя и вижу глаза своего отца, твои глаза, кажется мне, принадлежат ему. И все равно сердцем я не верю ему. Не могу поверить. Если бы ты была моей сестрой, неужели я бы не почувствовал этого?
Они пристально смотрели друг на друга через разделявшее их пространство.
Затем она спросила:
— Разве мы могли даже вообразить такое?
Он покачал головой.
— Я пытаюсь. Но не знаю, как мне прогнать любовь.
Она видела боль в его глазах, знала, то, что она скажет, не снимет и не облегчит ее. Ибо она хотела сказать: «Я люблю тебя. Я всегда буду тебя любить».
Вместо этого губы ее произнесли:
— Надо прогнать.
Граф Гендон прошел в будуар к Аманде, где та сидела, занимаясь рукоделием.
