— Эдик?! — удивленно переспросил Оборотень, но тут же нашелся. — А с какого этот твой Эдик решил тебе помочь? А? Ты не подумала? Ты не подумала, что это темные силы так все подстроили, чтобы Эдик тебе помог?
— Конечно! Сейчас вы все заслуги своему Бафомету припишете! Вонючему! Я чуть не сдохла! Думала, что умру, если бы не Эдик…
— Ну и вали к своему педу, дура! Он как раз сейчас с Бамбуком обнимается! — обругал Катьку Оборотень.
И они с молчаливым Плесенем полезли в автобус.
Стрельцова покрутила носком ботинка, и сомнение зародилось у нее в душе. А если и правда это заслуга Бафомета? Она поднялась в теплый импортный автобус, и направилась в конец, чтобы подальше от Репеичева места. Но и лабухи не страдали любовью к руководству. Они занимали всегда самоле заднее сидение и, угладываясь там вместе со всем своим барахлом, бухали. После них по проходу автобуса обязательно катались пустые бутылки.
— Катька! — опять ее позвал Оборотень. — Мы тебя простили. Иди выпей с нами.
— Они меня простили! Ха-ха! — зло сказала Катька. — Пошли вы все!
Вот она разозлилась! Катька вскочила и пересела на другое место, подальше от лабухов.
Из клуба вышли Бамбук с Эдиком и тоже вошли в автобус. Они и сели вместе. Потом вышел Митяй, танцорв и Гочподи.
Катька сидела мрачная, на грани истерики и сама себе не могла объяснить, чего же она от него хочет.
Гочподи направился по салону, раздавая полтинники, и около последнего артиста обеспокоенно заозирался.
— А где Катерина-то? — просил он, будто и не проходил мимо.
— Здесь я! — крикнула Катька и сама подошла за деньгами.
— Распишись, — подсунул Репеич бумагу. — Ты, Катерина, девка перспективная, но нечуткая и ерепенистая. Ты бы вела себя получше, было бы тебе легче. А то смотри, у ершистых нет будущего в шоу-бизнесе!
— Да ладно Вам! — Катька поставила кривулину и сунула бабки в карман. — А то Алла Борисовна всем так и подмахивала! Да вас чем дальше пошлешь, тем вы сильнее любить начинаете! А если вы думаете, что я всю жизнь мечтала быть девочкой из герл-бэнда — извините… Ошибочка!
— Ты-то не Борисовна, чай!
— Да я лучше! Понятно! — Катька спрятала деньги в карман и полезла на сидение.
— Ну-ну! — сказал Гочподи и попытался ущипнуть ее за задницу. — Не городи ерунды! Не расстраивай меня!
— Блин! Не люблю я этого! Козелище старый! — буркнула Катька и поплелась на свое место.
Слава богу, Репеич не расслышал последнюю фразу, а то было бы ей «козелище».
Эдик опять даже краем глаза не глянул на нее. «Ну и пошел он!» — подумала Катька и свернулась клубком в кресле. Город плавно повернулся, расступились дома, выпуская «Роботы» обратно на ночное шоссе, и снова за окнами потянулся однообразный темный пейзаж.
Эдик всю дорогу трепался с Бамбуком, Стрельцова смотрела то в окно на темный чужестранный пейзаж, то на затылок басиста, освещенный тусклым светом лампочки. Мотор автобуса ровно урчал, и артисты потихоньку угомонились.
Стрельцова смотрела в окно и ощущала, как ее мозг начинает трещать от напряжения — она не могла состыковать то, что знала раньше и то, что увидела и пережила за одни эти сутки. И тайком от себя самой она призналась себе самой, что не смотря на то, что против Эдика она затаила жестокую обиду, она все-таки достанет его и все расскажет про Бафомета и потребует от Эдика каих-то объяснений. Ну не может быть, чтобы человек, который так легко отпоил ее от этого ужаса, после которого она думала, что точно умрет, не может быть, чтобы такой человек не знал, как объяснить этот ужас. И еще. Катьке очень хотелось сходить на это кладбище днем, с Эдиком и проверить наличие светового столпа около дерева.
Она уснула странным, необычным сном. Все тело ее спало, а глаза и мозг продолжали присутствовать при всем происходящем. Хотя происходящего было очень немного — ночной пейзаж за окном. Единственным событием этого пути стал флюорисцентнай розовый спортивный самолетик, который выписывал в небе отвязные пируэты. Но Катька не имела опыта летания на маленьком самолете, потому не поняла всей чудесности происходящего.
Вскоре навстречу промчались скорая и несколько полицейских машин.
Автобус остановился на последней перед въездом в город заправке, и водила что-то возбужденно сказал по французски.
Катька проснулась.
— Эдик! — рявкнул в тишине Репеич. — Переведи нам. Ты хорошо знаешь язык.
— Говорят, нам повезло, — сказал Эд. — Только что, буквально за нашей спиной, автобан перегородила фура — уснувший водитель потерял управление, груз опрокинулся и пять километров дороги теперь устилают теперь свежие апельсины.
Ребята загалдели. Катька потянулась и снова ощутила жизнь обыденной, обычной и твердо-устойчивой.
Вскоре автобус остановился около гостиницы, артисты высыпались на мокрый асфальт. В Париже тоже был дождь. Бамбук не отпускал Эдика, и Катька пошла к себе.
Спать. Наверное, спать. А что делать-то? Неожиданно она почувствовала, что просто устала. И больше ничего. Она просто устала.
«Да, Макся. Наверное, я — плохая мать, — подумала Катька. — Хорошая мать ради своего ребенка на все пойдет — даже на связь с уродским новым русским, не то что с Бафометом.» И Катьке вдруг стало жаль Максю до одури. Так жаль, что она тихонько заскулила, чувствуя, как горячее течет по ее щекам.
И тут вдруг темнота ожила, подернулась муаровыми вихрями, заклубилась и превратилась в рожу того самого Бафомета. Катька открыла рот, чтобы заорать, но связки не смыкались, и звук получился бессильный, сиплый.
Дверь открылась, и в прямоугольнике света появился Эдик.
Рожа на потолке исчезла. «Господи! Да это же просто тень от дерева!» — сообразила Стрельцова и истерически хихикнула. Хихикнула и не смогла остановиться. Она каталась по кровати и хохотала, сжимая руками начинающий болеть от судороги живот.
— Ты чего? — спросил Эд. — Можно включить свет? Я тебя разбудил?
— Нет-нет! Заходи! — выдавила Катька, пытаясь остановиться.
— Извини! — с ходу начал басист. — Никак я не мог отделаться от Бамбука, но теперь я готов к подвигам и приключениям! Так я не понял, ты уже спишь?
— Нет! — вскрикнула Катька и вскочила. — Нет-нет! Очень хорошо, что ты пришел!
— Бамбук потянул мышцу, и я немного помог ему справиться с проблемой, — объяснился Эдик, заходя в комнату. — Нас в институте учили, как поправлять растянутые мышцы. До психологии я учился в физкультурном.
«Врет, — подумала Катька, — врет от первого до последнего слова. Ну и пусть врет!» Ее колотило.
— Дай мне еще своего эликсира, — попросила Стрельцова. — Скорее!
Она требовательно протянула руку за фляжкой. Эдик безропотно выполнил просьбу. Катька и сделала большой глоток.
