Старая проверенная мантра оказывается более действенной. Кейс решительно заходит в кафе.
Уютное переполненное помещение. Медь и полированное дерево.
Все столики заняты – кроме одного, окруженного парой гигантских пустых кресел. А рядом с этим столиком стоит несомненная рыба: крупная скульптура с чешуей, сделанной из фунтовых кофейных банок «Медалья д’Оро», похожих на те, что использовал Василий Кандинский. Здесь они составлены в манере, больше напоминающей Фрэнка Гери.
Кейс пересекает зал слишком быстро и не успевает прочитать лицо толпы, но чувствует на себе множество изучающих взглядов. Подойдя к рыбе, она усаживается в одно из кресел.
Официант материализуется рядом практически мгновенно – молодой, симпатичный, с перекинутой через руку белой салфеткой. Он явно не рад ее присутствию; отрывисто произносит что-то по-русски – с интонацией скорее утверждения, чем вопроса.
– Извините, – отвечает Кейс, – я говорю только по-английски. У меня здесь назначена встреча с другом. Можете принести мне кофе?
Как только она начинает говорить, его поведение меняется. Причем явно не из любви к английскому языку.
– Да-да, конечно. Американо?
Она кивает, догадавшись, что итальянский является рабочим языком здешних кофеен, и вопрос относится к типу напитка, а не к ее национальности.
– Да, пожалуйста.
Официант испаряется, и Кейс наконец-то оглядывает толпу. Да, будь у них на одежде ярлыки, ей бы пришлось несладко. Сплошные «Прада» и «Гуччи», чересчур яркие, по-цыгански демонстративные по сравнению с Лондоном и Нью-Йорком. Почти Лос-Анджелес, думает она. Если не считать двух девушек-готок в черных парчовых хламидах, да собравшегося уходить юноши в безукоризненном панк-рокерском наряде, это заведение напоминает улицу Родео-драйв с аномальным переизбытком славянских скул.
Но женщина, которая только что вошла... она одета во все тускло-серое. Светлая кожа, темные глаза, волосы на прямой пробор, не по моде длинные. Белое лицо с угловатыми и в то же время мягкими чертами. Лицо, затмевающее все вокруг.
Пальцы Кейс до боли вцепляются в подлокотники.
– Вы та, которая пишет письма? – Низкий, исключительно внятный голос с легким акцентом. Как бы долетающий издалека.
Кейс начинает вставать, однако незнакомка жестом останавливает ее и усаживается в другое кресло.
– Стелла Волкова. – Она протягивает руку.
– Кейс Поллард. – Кейс отвечает на рукопожатие. Значит, это и есть автор? Значит, ее зовут Стелла? Разве Стелла – русское имя?
Стелла Волкова сжимает ее руку, потом отпускает.
– Вы первая.
– Первая? – Кейс чувствует, что ее глаза вот-вот вывалятся из орбит.
Официант ставит на стол две чашки, наливает кофе из фарфорового кофейника.
– Здесь делают очень хороший кофе. Когда я была ребенком, только номенклатура могла пить хороший кофе. И он был хуже, чем этот. Вам с сахаром? Со сливками?
Не доверяя своим рукам, Кейс качает головой.
– Я тоже пью только черный. – Стелла поднимает чашку, вдыхает аромат, делает маленький глоток. Говорит что-то одобрительное по-русски. – Вам нравится Москва? Были здесь раньше?
– Нет, ни разу, – отвечает Кейс. – Все так необычно.
– Думаю, для нас тоже. Каждый день что-то новое, необычное.
Серьезное лицо, широко раскрытые глаза.
– Почему здесь так много полицейских машин? – спрашивает Кейс, только чтобы не допустить молчания, которое, она боится, может ее убить. Задать следующий вопрос. – Они проезжают очень быстро, но без сирен.
– Полицейские машины?
– Немаркированные, с голубыми мигалками.
– О нет! Это не полицейские. Это машины важных людей, богатых людей. Или тех, кто на них работает. Они купили разрешение, могут не подчиняться правилам движения. Мигалки – предупреждение другим, знак вежливости. Вам это странно, да?
Мне все странно, думает Кейс. Или ничего.
– Стелла, можно вас спросить?
– Да?
– Это вы автор фрагментов?
Стелла склоняет голову набок:
– Я близнецы.
Если она сейчас раздвоится, то Кейс даже глазом не моргнет.
– У меня сестра, она художница. А я только распространитель. Я нахожу аудиторию. Конечно, не такой уж большой талант, я знаю.
– Боже мой, – говорит Кейс, которая не верит в Бога. – Значит, это действительно правда.
Глаза Стеллы распахиваются еще шире:
– Да, правда. Моя сестра Нора – она художница.
Кейс чувствует, что опять начинает тормозить. Следующий вопрос. Что угодно.
– Это русские имена? Стелла и Нора?
– Наша мать была большой поклонницей вашей литературы. Особенно Уильямса и Джойса.
– Уильямс?
– Теннесси Уильямс.
Ну да, Стелла. И Нора[29].
– Мой отец жил в Теннесси, – говорит Кейс, чувствуя себя марионеткой, которую дергают за ниточку.
– Вы писали, что он умер, когда упали башни.
– Да, пропал без вести.
– Наши родители погибли. От взрыва, в Ленинграде. Я и моя сестра, и наша мать, мы все жили в Париже. Нора изучала кинематографию, конечно. А я бизнес. Наш отец не хотел, чтобы мы были в России. Слишком опасно. Он работал у своего брата, нашего дяди, который стал очень влиятельным человеком. В Париже он сказал: мы должны быть готовы, что никогда не вернемся назад. Но умерла его мать, наша бабушка, и мы приехали на похороны. Всего на три дня. – Огромные черные глаза внимательно смотрят на Кейс. – Бомба была привязана к дереву. Ее взорвали по радио, когда мы вышли из подъезда, все одетые в черное, для похорон. Наши родители погибли мгновенно, им повезло. Нора была тяжело ранена. Очень тяжело. У меня только вывихи – челюсть, плечо. И много мелких царапин.
– Мне очень жаль...
– Да. – Стелла кивает, словно в подтверждение чего-то. – С тех пор мы живем в Москве. Мой дядя здесь часто бывает, а Норе сейчас нужно много разных вещей. Кто ваши друзья?
– Простите?
– Вы писали, что следите за работой Норы со своими друзьями. И с большим увлечением. – Улыбка пробивается сквозь бледное спокойствие Стеллы, как чудо. Вернее, это даже не спокойствие, думает Кейс, а чуткая, настороженная неподвижность. Не шевелись, и они нас не заметят. – Кто такой Морис? Очень красивое имя.
– Он работает в банке, в Гонконге. Англичанин. Мы с ним не встречались, но я знаю, он хороший. Вы ведь понимаете, что мы общаемся через вебсайт? И по имэйлу?
