Жеребец остановился, опустил голову и вздохнул. Я свесилась с его шеи и распахнула последние ворота. Перед нами светился Вайтскар.
Чуть-чуть попозже Рябиновый вбежал во двор и тихо остановился. Когда я соскальзывала с его спины, выбежала Лиза. «Мне показалось, я слышала топот. Аннабел! Что случилось?»
Я рассказала ей все, как могла связно. Должно быть, меня трудно было понять, уж очень я устала, но, по крайней мере, я донесла до нее, что понадобится кровать, возможно, и не одна, и что скоро придет доктор. «Буду с вами через минуту, — сказала я измученно, — когда поставлю коня. — Только тогда я заметила, как она поглядывает с Рябинового на меня, и мягко добавила: — Да, я все-таки с ним справилась. У меня всегда получался контакт с лошадьми».
Когда я дошла до поворота к конюшне, Лиза побежала в дом. Стойло кобылы стояло пустым, я зажгла свет и ввела Рябинового.
Он не занервничал, даже ни разу не огляделся на новом месте. Даже когда Томми поднял голову из кормушки, прищурившись на свет, Рябиновый только всхрапнул, вздохнул и опустил морду к сену. Я закрыла загон, сняла с него уздечку и повесила на крючок, потом насыпала корма. Он приступил к трапезе, поглядывая на меня черным глазом, а я принесла щетку и принялась работать над ним. Хоть я и устала, нельзя оставлять его таким разгоряченным, пот расписал его шкуру, как волны пляж.
Левой рукой я обнимала его за шею, правой мощно терла спину и ребра. Неожиданно мускулы Рябинового напряглись, и уютное жевание прекратилось. Он поднял голову и нервно завертел хвостом. Уголком глаза я увидела, как из кормушки выскользнула тень и беззвучно исчезла. Томми спрятался.
Я обернулась через плечо.
В дверном проеме, в раме из черной ночи стоял Кон. Один. Тихо вошел в конюшню и закрыл за собой нижнюю половину двери.
Глава восемнадцатая
«I love Brown Adam well,» she says, «I wot sae he loves me:
I wadna gie Brown Adam’s love For nае fause knight I see».
Ballad: Brown Adam
Он остановился прямо перед дверью, чтобы закрыть и ее верхнюю половину. Я почти не замечала, что он делает. В моем мозгу помещалась только одна мысль. Я выпрямилась и резко спросила: «Что случилось?»
«Его вытащили. Доктор появился прямо перед моим уходом. — Он возился с задвижкой, стараясь ее закрыть, но она заржавела и застряла. Добавил через плечо: — Вижу, ты справилась с жеребцом. Поздравляю».
«Кон! — Я не могла поверить, что кому-то может быть безразлично происходящее в домике у ворот. — Что случилось? С ними все в порядке? Ради Бога!»
Оставил в покое задвижку и повернулся. Не подходил ближе, смотрел на меня. Рябиновый напрягся, не ел, не двигался, только нервно дергал хвостом. Я автоматически положила руку ему на шею, она снова начала потеть. Голос Кона был приглушенным и бесцветным: «Я сказал тебе. В конце концов, Сетона вытащили. Артерия не так уж и сильно разорвана. Потерял много крови и разбил голову, но жгут его спас, и доктор говорит, что он скоро будет как новенький. Его скоро принесут».
Моя душа так страстно сосредоточилась на одном, что только сейчас странности поведения Кона и его явное нежелание отвечать на вопрос привлекли мое внимание.
Я заметила, что он совершенно не похож на себя. Тихий, странно сдержанный, не усталый, это я понимала. Какой-то, будто утопленник… Будто он думал не о том, что говорил… Или что-то скрывал. И я поняла, чего он старается не сказать. Должно быть, моя рука на шее Рябинового задрожала, потому что конь начал нервно перебирать ногами и прижал уши. Я спросила хрипло: «Почему ты пришел один, впереди остальных? Что ты хочешь сказать?»
Он отвернулся, впервые за все время нашего знакомства не хотел встречаться со мной взглядом… Кон, который переступит через что угодно и всегда улыбается… На гвозде у двери висела подкова, для удачи, наверное, как часто в конюшнях. Он лениво потрогал ее, снял и вертел в руках, рассматривая, будто это редкое сокровище. Сказал, не поднимая головы: «Балка упала, извини».
Должно быть, я прислонилась к коню. Тело стало неожиданно очень холодным, тепло Рябинового проходило через блузку. Я начала повторять, глупо, неузнаваемым голосом: «Балка… — Потом резко: — Адам? Кон, ты врешь! Это невозможно! Ты врешь!»
Он коротко посмотрел на меня и снова уставился на металл в своих руках. «Он не соглашался вылезти. Балка оседала, ты видела, но он не хотел оставить Сетона, сказал, придется рискнуть. Мы делали, что могли, но там были только мы с Юлией… Это случилось прямо перед тем, как приехали остальные».
Пока я ехала домой. Это случилось тогда. Тогда…
Моя рука скользнула по шее жеребца и запуталась в гриве. Думаю, только это удержало меня на ногах. Я сказала так отчаянно, что конь сошел с места: «Значит, ты это допустил, да? — Кон снова смотрел на меня. — Перед тем как приехали остальные… Конечно, так! Потому что ты нарочно позволил этому случиться! Ты сделал это, Коннор Винслоу, ты хотел, чтобы он умер!»
Он медленно сказал: «Рехнулась? Зачем мне этого хотеть?»
«Бог знает зачем! Разве тебе нужны причины? Я перестала пробовать разобраться в работе твоей головы. Полагаю, тебя устраивает его смерть, точно так же, как живой Дональд! Думаешь, никого кроме тебя не существует, думаешь, ты Бог… Каждый поганый убийца думает так! Итак, Дональд жив, а Адам… — Я остановилась так резко, будто меня ударили по лицу, и добавила совершенно тупо, без эмоций: — Ты дал ему умереть, чтобы я ушла». В этот момент я говорила не с Коном.
Только секунд через двадцать я заметила тишину. Качество тишины. Рябиновый переступал ногами по полу, а я посмотрела на Кона. Он стоял очень тихо, подкова неподвижна в руках. Глаза широко открытые и очень голубые. Сказал с сильным ирландским акцентом: «Ну, ну, ну… Значит, правда? Так я и подумал в спальне твоего деда, но не мог поверить… не совсем… пока умная девчушка не взяла коня. — Косточки пальцев, державших подкову, побелели. — Значит, такие дела? Все, в конце концов, прояснилось. — Он улыбнулся. — Аннабел, дорогуша, какого ты из меня сделала дурака, да, милашка?»
Я не отвечала. Меня занимало совсем другое, только Бог мог решить мой вопрос… Голос Кона доносился будто издалека, как слышно радио из соседней комнаты через стенку. Неразборчиво. Просто ничего не значащая помеха.
Кон шагнул вперед, жеребец дернул головой. «Значит, это Адам Форрест, так? Адам Форрест? Господи Иисусе, кто бы мог подумать? Какие мы все были дураки, все до одного, когда такой разврат шел у нас под носом. — Лицо его утратило красоту, судорожно исказилось, ввалились щеки и глаза. — А когда услышала, что жена померла, вернулась, сучка. Увидела возможность выгнать меня, видит Бог, и продолжать свою грязную связь, да и разбогатеть в придачу!»
Это пробило мою тупую сосредоточенность. «Неправда!»
«Значит, не хотела на меня смотреть… Я думал, что кто-то есть, думал. Твой дед воображал, что ты со мной гуляешь, но ты и не смотрела на меня, да, Аннабел? Ах нет, тебе был нужен Форрест из Форрест Холла, не меньше, не какой-то кузен, который годится только в работники…»
