Дни терялись, а толку от них не было никакого.
Князь Владигор сидел на каменном полу, прислонясь спиной к стене, и пытался ножом нащупать хоть какую-нибудь трещину между каменными плитами. Он не знал, сколько суток провел в полной темноте этого каменного мешка. Не знал даже, что сейчас у людей во внешнем мире — день или ночь.
С тех пор, как вместе с Рюгеном он провалился в волчью яму, а потом их скрутила чья-то сила, перенесла сначала обоих в этот самый мешок, а потом оставила здесь его одного, он никого не только не видел, но и не слышал. И белого света он тоже не видел.
Сначала князь ощупывал место, куда его эта неведомая сила забросила. Он пытался найти дверь или хотя бы щель, через которую они сюда попали. Но плиты были подогнаны так близко друг к другу, что между ними нигде нельзя было просунуть даже лезвие ножа.
Потом он готовился к борьбе. Представлял, как входит тюремщик, как он одним ударом сбивает его с ног и выскакивает наружу. Но никто не входил, и это тянулось так долго, что он перестал ждать. Возможно, он просто никому не был нужен. Точнее, была нужна только его смерть. И не больше.
Желание есть скоро затихло, а пить, оказывается, было возможно, если слизывать языком влагу с мокрого камня.
Со временем он ощутил, что кто-то раз за разом пытается войти в его сознание. Владигора это даже обрадовало: хоть какая-то видимость разговора. Он с удовольствием впускал к себе собеседника, пытаясь выведать хотя бы его имя.
Тот в глубины свои не впускал, но предлагал ни много ни мало, как разделить с ним власть над всем Поднебесьем.
— У тебя выбор: умереть здесь, подобно таракану, или стать князем князей, — уговаривал некто. — Соглашайся. Наконец-то мир обретет должный порядок.
Владигор понимал, что он попал в плен к кому-то из служителей Триглава. Они хотели получить не просто его согласие — им нужна была тайна Ока Всевидящего. Та, что доверил ему Белун. Вот к этой тайне он и не подпускал всякий раз пытающегося туда проскользнуть неизвестного.
Однажды Владигор услышал слабый звук — словно где-то скребли камнем о камень. При других обстоятельствах князь бы и не заметил такого. Но здесь, в полной тишине, тихое скрежетание скоро стало занимать все пространство. Князь не мог точно определить, с какой стороны доносится звук. Ему мерещилось, что скрежещет повсюду.
Он чувствовал, что слабеет. Сначала князь подолгу стоял, готовый к борьбе. Потом решил, что бороться можно и сидя, теперь все чаще он не просто сидел, а, чтобы не упасть, опирался еще и спиной о стену, стоило же подняться на ноги, как его начинало водить из стороны в сторону.
Звук за стенами каменного мешка медленно нарастал, и это была точно не мышь.
— Ты не должен умирать, — шептал вкрадчивый голос. — Вспомни, для чего ты рожден! Вспомни, сам Перун назначил тебя Стражем времени. Я лишь помогаю выполнить это служение, — внушал неизвестный.
Сил на то, чтобы ответить, не было. И потому Владигор просто молчал. И лишь собрав силы, словно наносил последний удар, спросил: «Кто ты?» Странно, что от ответа на этот вопрос хозяин каменного мешка продолжал уклоняться, хотя князь повторял его постоянно. И на этот раз хозяин его не услышал.
— Своим упорством ты губишь Поднебесье. Вспомни, разве ты не стремился объединить княжества? Кто еще, кроме тебя, этим займется? Вставай же, я протяну тебе руку, и мы вместе выйдем на свет. А потом я сразу исчезну. И никто не догадается о том, что тайной Ока владеет кто-то еще. Никто не посмеет об этом даже подумать, потому что Поднебесье станет подвластно тебе.
Ты станешь господином любой жизни, подумай! — снова уговаривал гостеприимный хозяин.
Прошел ли с последнего разговора день или месяц, Владигор не знал.
Он продолжал молчать. У него не было даже ненависти к тому, кто его засадил сюда. Но потом, снова собрав силы, повторил свой вопрос: «Кто ты?»
А скрежещущий звук где-то за стенами все нарастал и звучал, словно музыка. Было похоже, что рыли под полом.
После разговора в Ладоре Забавка бросилась в свой замок.
— Кто ты, Радигаст? Мой ли отец, или только оболочка того, за кого себя выдаешь? — так собиралась спросить она того человека, которого последнее время называла отцом.
Чародей, поставленный служить богу Велесу, не может причинить боль жителю Поднебесья — это знала даже она, простая ведунья. Он неспособен это сделать. Даже защищаясь, служитель почти никогда не перешагивает через главный запрет.
Кто же ты тогда, Радигаст? Кому ты служишь?
…В последние дни отец, или тот, кто выдавал себя за отца, чаще сидел в своем кабинете недовольный, угрюмый. Он не любил, когда Забавка врывалась в его размышления.
Разговоры с Владигором все чаще возвращали его к вопросу, который он от себя гнал.
Радигаст и сам чувствовал, что за двенадцать лет лежания в коконе что-то в нем изменилось. Да иначе и быть не могло, если даже дочь из пятилетнего ребенка превратилась во взрослую деву.
Поначалу он пробовал пройтись по собственным лабиринтам. Он знал, что у любого жителя Поднебесья есть кладовые памяти, в которые тот страшится заглянуть даже ненадолго, столь отвратительны, страшны желания и воспоминания, которые там хранятся. И потому, натыкаясь на некоторые заслоны, которые сам же он в прежней жизни для себя поставил, Радигаст едва приоткрывал их и сразу возвращал на место: старое было в целости и сохранности.
И все же со временем стали возникать подозрения. И страхи.
Уже на первом после его возвращения синклите в замке Белуна он испугался: а ну как чародеи решат, что это он принес с собой образ Триглава. Когда Белун произнес заклинание и частицы образа Злыдня стали собираться отовсюду, как рассеянный в воздухе пух, он почувствовал мгновенную резкую боль, словно игла прошила глубины его сознания.
Он сидел в испуге, ожидая, что все чародеи немедленно повернутся к нему и укажут на него пальцами.
Но этого не произошло. И тогда, возвращаясь в замок, Радигаст сам спросил у себя:
— Кто я?
И услышал насмешливый ответ:
— Не волнуйся. Ты — чародей. Радигаст. И больше никто. — Это успокоительно внушал ему его же внутренний голос. — Посмотри на свои руки — или ты не узнаешь их? Взгляни в бронзовое зеркало на свое лицо, огляди, наконец, ноги, живот, прочее — все на тебе твое.
— Но что же это было? — порывался спросить Радигаст.
— А ты не думай об этом. Не было ничего. Длительные размышления об одном и том же приводят к безумию, — успокаивал внутренний голос. — Этого и опасайся. А все остальное не стоит тревог.
Внутренний голос и прежде был его советчиком. Не зная, как поступать, Радигаст издавна слушал только его.
И вот вновь, как когда-то, внутренний голос повел его к вершине власти:
