Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 103
Пока шел пересмотр их дел, Рон пребывал в эйфории, когда их осудили по новой, впал в депрессию. Его собственная апелляция медленно продиралась сквозь дебри системы. Делом занималось Апелляционное управление общественных защитников, которому в связи с увеличившимся количеством особо тяжких преступлений пришлось нанять больше адвокатов. Марк Барретт был перегружен работой и мечтал перекинуть кому-нибудь пару дел. Он с нетерпением ждал решения Апелляционного уголовного суда по делу Грега Уилхойта. Этот суд был известен своим суровым отношением к подсудимым, но Марк не сомневался, что дело Грега отправят на пересмотр.
Новым адвокатом Рона стал Билл Лукер, который в своей записке, представленной в апелляционный суд, категорически заявлял, что процесс над Роном не был справедливым. Он обрушивался на Барни Уорда, утверждая, что Рон не получил «эффективной юридической помощи со стороны защиты», – это почти всегда является первым аргументом в апелляциях приговоренных к высшей мере. Главным среди многочисленных грехов Барни было то, что он не потрудился поднять вопрос о психической болезни своего подзащитного. Ни одного медицинского документа не было представлено суду в качестве доказательства. Лукер составил список ошибок, допущенных Барни, и тот оказался весьма длинным.
Он также резко раскритиковал методы и тактику полицейских и прокуроров, так что записка его оказалась весьма пространной. Оспорил Лукер и многие распоряжения судьи Джонса: то, что он позволил присяжным просмотреть запись «сонных признаний» Рона; проигнорировал многочисленные нарушения «правила Брейди» стороной обвинения и в целом не сумел обеспечить Рону право на справедливый суд.
Подавляющее большинство клиентов Билла Лукера были безоговорочно виновны. Его работа состояла в том, чтобы рассмотрение их апелляций проводилось честно. Однако дело Рона казалось иным. Чем дальше Лукер углублялся в него и чем больше вопросов задавал, тем больше убеждался, что эту апелляцию он может выиграть.
Рон был клиентом, всегда готовым к сотрудничеству. Он имел твердые суждения по всем аспектам своего дела и охотно делился ими с адвокатом. Он часто звонил и писал бессвязные письма, однако его комментарии и наблюдения большей частью оказывались полезными. Подчас его память о деталях истории своей болезни изумляла.
Он был зациклен на признании Рики Джо Симмонса и считал, что непредоставление этого признания суду в качестве доказательства является издевательством над правосудием. Он писал Лукеру:
Дорогой Билл,
Вы знаете, что я считаю Рика Симмонса убийцей Дебби Картер, признается он в этом или нет. Послушайте, Билл, я прошел через такой ад физических страданий, что, думаю, будет только справедливо, если Симмонс заплатит за то, что совершил, а я выйду на свободу. Они не хотят предоставить Вам запись его признания, так как знают, что Вы включите ее в свою записку и с легкостью выиграете новый суд. Поэтому, ради Бога, скажите этим сукиным детям, что Вы требуете показать Вам его признание.
Ваш друг Рон.
Имея массу свободного времени, Рон вел активную переписку, особенно с сестрами. Они знали, как она для него важна, и всегда находили время, чтобы ему ответить. Одной из тем неизменно оставались деньги. Он не мог есть тюремную пищу и предпочитал кормиться тем, что можно было купить в лавке. В частности, он писал Рини:
Рини,
я признаю, Аннет посылает мне немного денег, но нужды мои множатся. Здесь сидит Карл Фонтено, и ему не от кого ждать помощи. Не можешь ли ты прислать мне еще немного, пусть даже долларов десять?
С любовью
Рон.
Накануне своего первого Рождества в «загоне» он написал Рини:
Рини, привет!
Спасибо за то, что прислала денег. Они пошли на особые нужды – главным образом на гитарные струны и кофе.
В этом году я получил пять рождественских открыток, включая твою. Рождество способно доставить приятные ощущения.
Рини, твои двадцать долларов пришли как нельзя вовремя. Я только что занял у друга немного денег, чтобы купить гитарные струны, и собирался отдать долг из тех пятидесяти долларов, которые каждый месяц присылает мне Аннет. Таким образом, я опять оказался бы стеснен в средствах. Знаю, можно подумать, что пятьдесят долларов – это много, но я же делюсь с парнем, чья мать не может себе позволить послать ему ни цента. Правда, недавно она прислала ему десять долларов, но это были первые деньги, которые он получил с сентября, с того момента, когда мы подружились. Я дал ему немного кофе, сигарет, еще кое-чего. Бедный парень.
Сегодня пятница, значит, вы все будете открывать подарки завтра. Надеюсь, каждый получит то, чего хотел. Дети, конечно, быстро растут. А я, если мне не удастся взять себя в руки, буду целый день плакать.
Скажи всем, что я их люблю.
Ронни.
Трудно было представить себе, чтобы Ронни мог испытывать «приятные ощущения» в тюрьме, пусть и во время праздника. Унылая рутина «загона» была ужасна сама по себе, но чувство оторванности от семьи поднимало душевную боль совсем на другой уровень и доводило до отчаяния, с которым он уже не справлялся. Ранней весной 1989 года Рон начал стремительно слабеть. Его глодали изнутри постоянное напряжение, утомительное однообразие жизни и отчаяние от того, что его бросили в ад за преступление, которого он не совершал. Рон буквально разваливался на куски. Он пытался покончить собой, вскрыв вены, пребывал в глубокой депрессии и хотел умереть. Раны оказались поверхностными, но шрамы остались. Попытка была не единичной, и охранники внимательно следили за ним. После неудачного вскрытия вен он поджег матрас и стал в огонь ногами. Ожоги пришлось лечить, и в конце концов они затянулись. За ним неоднократно устанавливали персональное наблюдение, чтобы предотвратить самоубийство. 12 июля 1989 года он написал Рини:
Дорогая Рини,
Я прошел через такие страдания! Я подпалил какие-то тряпки и получил несколько ожогов второй и третьей степени. Напряжение, которое испытываешь здесь, несравнимо ни с чем. Когда лишен возможности вырваться отсюда, мучения становятся невыносимыми. Рини, у меня страшно болит голова. Я бился ею в бетон – бросался на пол и бился головой в этот бетонный пол. Я лупил себя по лицу до тех пор, пока оно все не распухло. Мы напиханы здесь, как сельди в бочке. Я точно знаю, что никогда в жизни еще не испытывал подобных страданий. Решить проблему, словно по мановению волшебной палочки, могут деньги. У меня никогда не бывает еды, достойной того, чтобы переваривать ее. Здешняя кормежка – что-то вроде неприкосновенного запаса, который выдают на каком-нибудь острове, забытом Богом и проклятом людьми. Народ здесь бедный, но я оголодал настолько, что вынужден кусочничать, чтобы не свихнуться от безумного желания есть. Я похудел. Здесь столько страдания!
Пожалуйста, помоги мне!
Рон.
Во время одного длительного периода депрессии Рон прекратил общение с кем бы то ни было и полностью ушел в себя. Надзиратели нашли его свернувшимся в позе эмбриона на кровати. Он ни на что не реагировал.
Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 103
