Я больше не могла жить с мужем, но судьба не дала мне возможности быть с твоим отцом. Только редкие встречи – вот и все, что мы могли себе позволить.
Ты спросишь, что же это за отец, что одиннадцать лет не давал о себе знать. Ни разу не захотел увидеть своего сына?
Он тебя видел. И не раз, не два, а десятки раз. Только ты этого не знал. И не должен был знать. Каждый раз, когда он оказывался в Европе, он находил возможность повидать тебя, чего бы это ему ни стоило. Он часами наблюдал, как ты играл с товарищами в футбол. У него были собраны толстые альбомы с твоими фотографиями, разложенными по годам, фотографировал он украдкой. Впрочем, ему многое в жизни приходилось делать украдкой.
Наверное, ты уже все понял. Я даже могу представить, с каким выражением лица ты скажешь: «А, ну тогда все понятно». Нет, не все понятно. Твой отец не был шпионом в привычном значении этого слова. Ему приходилось служить разным государствам, но он всегда оставался самим собой. И старался поступать так, как считал правильным. Делал добро. Опять-таки, так, как он это понимал. Конечно, получалось не всегда. Но чаще получалось.
Единственное, о чем сожалею, что он не дожил до нынешнего времени. И что вы не встретились. Тогда бы ты мог сам спросить его обо всем, и тебе он ответил бы. И рассказал о себе. Ему хотелось рассказать тебе свою жизнь. Хотя все, впрочем, он едва ли рассказал бы и сейчас, есть вещи, которые не рассказывают никогда. Даже через сто лет.
Я любила этого человека всю жизнь, но до сих пор не знаю, какой он был национальности, кто его настоящие родители, где он родился, сколько ему на самом деле было лет. Я даже не знаю его настоящего имени. Но все это не имеет значения. Он – твой отец, и я хочу, чтобы ты знал: твой отец был удивительным человеком. И он тебя очень любил.
Он похоронен в Монтефалько под именем Анжело Мариани. В порядке исключения мэрия разрешила провести захоронение у полузаброшенной церкви Св. Фортунато за городом. Ему бы понравилось – зеленый луг, ветхая средневековая церковь, где иногда проходит служба. Фрески Беноццо Гоццоли. И простая мраморная плита, где только имя и годы жизни. Он любил изящество простоты.
Если захочешь, ты найдешь возможность узнать побольше о своем отце. Сейчас это совершенно не опасно. Иначе бы я никогда не рассказала тебе о нем. Решай сам.
И постарайся быть счастливым. Твои родители очень любили друг друга и были по-своему очень счастливы.
Твоя мать.
МОНТЕФАЛЬКО, СИМА 1992 ГОДА
Мужчина очнулся, когда у него закружилась голова. Действительно, все было, как описала мать. Приземистая, вросшая в землю церковь, зеленая трава и плита с надписью: «Анжело Мариани (1918–1982)». И больше ничего.
Мужчина поморгал, огляделся по сторонам. Вода стекала за воротник. Добралась до нижнего белья. Проникла в ботинки. Дождь лил чисто по-итальянски. Не буйно, но плотно. Мелко. Настойчиво. Так он мог лить, не переставая, целый день. Но мужчина не раскрывал зонт, хотя держал его в руке. Словно был чем-то обеспокоен и хотел смыть эту обеспокоенность.
Он стоял неподвижно, уставившись в одну точку. На могильной плите была еще фотография. Черно-белая. Овальная. Он не ожидал ее увидеть.
Фотография, видимо, сделанная с маленькой фотокарточки, как на документах, расплывалась в потоке воды. Она изображала молодого человека лет тридцати пяти, как сказали бы, интеллигентного вида. С воротником священника. И очень похожего на мужчину, стоявшего у могилы. Только у того лицо было, пожалуй, покруглее. И черты покрупнее. Но мужчину занимало не их сходство.
В Италии за деньги, с помощью связей можно добиться чего угодно. Через несколько недель мужчине под пристойным предлогом удалось получить разрешение на эксгумацию. Гроб оказался пустой.
ПОСЛЕСЛОВИЕ АВТОРА
Работа над любой книгой – всегда путешествие. Меня в моем путешествии в мир Гоголя сопровождали замечательные путеводители. Прежде всего, это, конечно, фундаментальный, огромный, временами слегка занудный, но при всем том до сих пор непревзойденный и незаменимый труд Викентия Викентьевича Вересаева «Гоголь в жизни». Это самая полная подборка, причем мастерски составленная, писем и других документальных материалов, относящихся к жизни писателя.
Войти в «гоголевскую интонацию» мне также помогли посвященные Гоголю книги Андрея Синявского, Владимира Набокова и Василия Розанова. Они очень разные, блестяще написанные, острые, и без них, наверное, невозможно современное восприятие личности и творчества Гоголя.
Для понимания болезней писателя (и действительных, и мнимых, и тела, и души) мне очень многое дало внимательное ознакомление с небольшой книжкой доктора Баженова, вышедшей еще в 1902 году, и с опубликованным Гарвардским университетом исследованием Симона Карлинского «Сексуальный лабиринт Николая Гоголя».
Отдельно следует упомянуть мемуары, особенно об итальянских годах Гоголя, П. В. Анненкова и А. О. Смирновой-Россет. Это – если о книгах и если очень кратко.
Далее, бесценным подспорьем в работе были советы и подсказки итальянских «русистов», специалистов по русской литературе, в первую очередь Чезаре де Микелиса, Риты Джулиани и Бьянки Сульпассо.
Наконец, и это, пожалуй, самое главное, данное литературно-историческое исследование никогда бы не состоялось и этот роман не был бы написан, если бы не долгое пребывание автора в Италии. Беседы на эти темы с десятками людей из самых разных сфер жизни, просеивание многих и многих килограммов всевозможных материалов по истории Италии и по истории российско-итальянских отношений дали бесценную основу для моей книги. В результате осмысления всего этого массива информации и родилась та историческая гипотеза, которую автор предлагает вниманию читателя.
