Где спит ее безжалостная тень.
Мне даже не хотелось поначалу смотреть на гравюры Доре, но я все же сделала это. Бросившись к книге, я нашла Песнь тринадцатую и прочитала: «Лес самоубийц».
Хищные грифы-стервятники с женскими головами сидели на ветках дерева, отвернувшись от окровавленного леса. А в качестве дерева был изображен какой-то человек с бородой. Он тоже отвернулся в сторону, стараясь увернуться от когтей гарпии, которая сидела на его голове. Но он не мог сделать этого, так как был заключен в это дерево и фактически сам уже стал деревом. Его пупок превратился в сучок дуба. Под ним на земле корчился в мучениях еще один грешник, руки и ноги которого превратились в корни дерева, глубоко вросшие в землю. Через некоторое время я заметила, что остальные грешники находятся в темном лесу и все они либо поглощены деревьями, либо сами превратились в деревья.
Шесть рисунков из книги «О строении человеческого тела». Тела Андрэ Везапиуса, все обнаженные, расчлененные, исковерканные до неузнаваемости, с содранной кожей и свисающими кусками плоти.
К сожалению, мне удалось совместить эти два образа в один.
Пирс уже спал, но мгновенно проснулся, даже не упрекнув меня за столь бесцеремонное вторжение. Я торопливо рассказала ему о своем открытии.
17 марта
Когда душа, ожесточаясь, порвет
Самоуправно оболочку тела,
Минос ее в седьмую бездну шлет.
«Ад», Песнь тринадцатая
— Вероятно, это действительно глупость. Большая глупость. Идиотизм. Безумие. Это единственное решение, которое я приняла за последние два дня. Такие звонки поступают сюда каждый день, не так ли? На самом деле я не из тех людей, которые любят такие вещи. Я часто думала об этом. Да и кто в этом чертовом городе не думает об этом каждый день? Все здесь чертовски прекрасны, а их сиськи накачаны силиконом, но и они все тоже думают об этом. Мы все думаем об этом. Все время. Иногда кажется, что это будет самым лучшим решением проблемы. Это будет самым важным выбором, который может прекратить это безумие. Мне так хочется, чтобы все это исчезло, пропало навсегда. Но ничего не исчезает и не уходит прочь. Во всяком случае, сейчас, в эту минуту. Я просыпаюсь около полудня и ощущаю, что это настроение подавляет меня, опускается на мою душу, как тяжелый занавес, поглощает все мои силы. А она, конечно, не видит всего этого, хотя должна быть где-то поблизости, не так ли? Я не понимаю этого, беру на себя все ее дерьмо, ем ее дзенакс и даже тайком пью ее вино, когда ее нет рядом. У меня предостаточно таких возможностей. И вот это снова накатывает на меня. Черт бы их побрал… Нет, это неправильное слово. Я говорю что-то такое, что вызывает подобное настроение, и сама не понимаю, что сказала. Я заливаюсь слезами, как ребенок, черт возьми! Вы слышите меня, не так ли? Все это время кто-то на другом конце провода, как и я, плачет и рыдает. Как вы думаете, сколько таких сумасшедших у нас здесь… Как, вы сказали, вас зовут?
— Бобби.
— Итак, Бобби, сколько звонков вы получаете в день?
— В данный момент, Кэрин, ваш звонок единственный, который меня беспокоит.
— О да, как бы не так. Вы готовы спасти меня… Вы хотите спасти меня, Бобби?
— Я хочу, чтобы вы сделали правильный выбор, Кэрин. Выбор жизни. Это мое единственное желание.
— Мне нравится ваш голос. Вы встречаетесь сейчас с кем-нибудь? — спросила она со смехом.
Он тоже захихикал, немного смущенный.
— Нет, в данный момент ни с кем. Кэрин, похоже, что вашей матери сейчас нет дома, верно?
— Вы пытаетесь отвлечь меня. На самом деле ей плевать на меня и свой дом. А мне плевать на нее.
— Кэрин, а вы хотели бы, чтобы она была сейчас рядом с вами?
— Нет, я просто хочу умереть, Бобби, вот и все. — Она начинает всхлипывать.
— Вы уже думали об этом? О самоубийстве?
— Да, да.
— Иногда на душе становится так скверно, что хочется куда-то убежать или покончить с этим раз и навсегда, верно?
Она соглашается с ним.
— Я прекрасно понимаю вас, Кэрин. Могу понять. Это можно понять здесь, в этом городе, как, впрочем, и в любом другом месте. Иногда самоубийство кажется единственным выходом из положения, но вы должны помнить, Кэрин, что всегда есть другой выбор, есть альтернатива. И когда вы начинаете думать об этом, то приходите к выводу, что еще не все потеряно, что есть способ выбраться из того мрака, о котором вы только что сказали. Кэрин, вы слышите меня?
Сквозь тихое всхлипывание он слышит слабое «да». Оно звучит обнадеживающе.
— Хорошо. А сейчас расскажите мне о своей матери. Вы сказали, что у нее есть какие-то медицинские проблемы. Она страдает от депрессии? Может быть, ее одолевают какие-то тревожные чувства?
— Черт возьми, вы бьете в самую точку! — И она засмеялась.
— В ее жизни слишком много стрессовых ситуаций, не так ли?
— Можно и так сказать, хотя чаще всего она держит это в себе и не делится с другими. Знаете, Бобби, во всех этих проблемах можно винить только город.
— Она пьет?
— Нет. Можете мне не верить, но она пьет гораздо меньше, чем я. Она всегда держала дома много этой дряни. Никогда не знаешь, кто может заявиться к ней в любой момент. Раньше она покупала все это в Костко, где каждая бутылка стоила не меньше десяти баксов, а сейчас совсем другое дело. Теперь такое пойло у нас не в почете. Она посылает Майю на рынок, что возле Променада, и покупает там самые дорогие напитки. Да, сэр, там каждая бутылка стоит не меньше тридцати баксов. Так что, Бобби, сейчас я потребляю самые дорогие напитки.
Бобби снова захихикал, намекая на то, что понимает ее.
— Вы пьете, Бобби?
— Нет, совсем немного.
— Вам повезло. Самое любопытное, что я часто думаю о своих друзьях, с которыми коротаю время на вечеринках. Так вот, Бобби, они часами сосут коку и глотают таблетки экстази, а иногда подсаживаются и на героин. В конце концов они становятся наркоманами и впадают в зависимость. А я этого не делаю, но не могу дождаться, когда наступит полдень, чтобы добраться до маминого буфета… — Она снова расплакалась.
Он терпелив, дружелюбен и строго придерживается инструкций. Но ему нужна информация относительно местонахождения клиента. Она упомянула Променад, что, по его мнению, должно находиться где-то на Третьей улице. Скорее всего это где-то возле Санта-Моники, но нужно определить место более точно.
— Сколько вам лет, Кэрин?
— Семнадцать, — сообщает она сквозь слезы и замолкает. Может быть, она ищет носовой платок или бутылку виски.
— Значит, вы еще в младших классах?
— Нет, в старших. Я рано пошла в школу.
— Понятно.
— Ничего вам не понятно. Я учусь в продвинутом классе для особо одаренных детей в высшей школе Брентвуд. — И снова в трубке послышался самодовольный смех.
