Лавр осторожно извлек в прореху ладанку с зашитым в нее фиалом. Разрезал шнурок и завладел сосудом. Там действительно плескалась какая-то жидкость — всего несколько капель.
— Осторожней, — шепнул Пафнутий, — это страшный яд, клянусь тебе!
— Он убивает? — спросил Лавр. — Или вызывает безумие?
— Безумие… Спаси меня, брат Лаврентий! — Пафнутий забился, пренебрегая болью, которую доставляли ему путы при их натяжении, зарыдал, затрясся. Глядеть на него было страшно и жалко.
— Лежи! — сказал Лавр. — Я к тебе опять Харузина пришлю. Он будет читать Псалтирь, а ты лежи да слушай, понял? Ни слова ему не говори, иначе я отрежу тебе язык!
— Ты? — Пафнутий так удивился, что даже плакать перестал.
— Мой отец — разбойник! — напомнил Лавр. — Если понадобится, я забуду о жалости. И не жди, что Харузин снимет твои путы прежде, чем придет Флор и позволит освободить тебя. Харузин — человек боязливый. Он тебя опасается, потому что еще прежде ему доводилось видеть таких, как ты.
И с этим Лаврентий вышел, а вскоре явился Харузин, кислый и недовольный, уселся подальше от постели и принялся монотонно читать Псалтирь. «Сделали из меня какого-то Хому Брута, — думал он, бормоча церковнославянские слова. — Неровен час этот дурак со своей постелью поднимется над полом и летать начнет… Круг надо было очертить, что ли…» Но затем ему в голову пришла спасительная мысль: кровать-то тяжелая, в пол врощена, вряд ли она поднимется. Да и летать тут негде, зацепится углами.
И вот такое простое, даже примитивное соображение совершенно успокоило Харузина. Он продолжал читать, а бес в душе Пафнутия присмирел и не давал о себе знать.
Пафнутий слушал, моргал, вздыхал, но молчал. И минуты текли медленно, чинно — в ожидании Флора Олсуфьича.
Флор ворвался в дом вместе с англичанином и каким-то несчастным оборванным иностранцем, к тому же заляпанным грязью и кровищей. Иностранца, не говоря худого слова, отправили мыться в лохани на дворе и переодеваться в пристойное платье. Флор плюхнулся на скамью под образа и принялся стонать и охать на все лады.
— Устал! — объяснил он Вершкову. — Однако дело не ждет — сейчас едем в имение Турениной. Помнишь, Недельку заманили туда? Там охотничий домик имеется, и Авдотье поручили устроить охоту для царя. По пути объясню. Собирайся! Где Лавр?
Брат пришел, сел рядом. Флор сразу углядел, что у того озабоченный вид.
— Что еще? — спросил он и вдруг подскочил: — С Натальей?..
— При чем тут Наталья? — удивился Лавр и вдруг засмеялся. — Все о зазнобе беспокоишься? Нет, она сейчас вышиванием увлекается. Ей Настасьюшка показывает, как жемчугом шить. Сидят рядком, молча, точно две голубицы, и трудятся.
Кроткая, отзывчивая, смиренная Настасья вызывала у Гвэрлум самые нежные чувства. Настасье можно было покровительствовать, а кроме того, она оказалась настоящей «Марьей-искусницей». Как всякий «неформал», Гвэрлум была чуть-чуть хиппи и очень уважала различные феньки и украшения. Рукоделие в ролевой среде весьма почиталось и даже иногда приносило доход.
Поэтому девушки почти подружились — насколько это было возможно.
— Рассказывай, брат, что случилось, — устало попросил Флор. — Нам еще ехать полдня верхом, пока доберемся до места…
— Пафнутий очнулся, — проговорил Лавр. — Он человек Турениной. Это она его опоила, лишила памяти и выгнала.
— Почему?
— Надоел ей или еще по какой причине… — Лавр пожал плечами. — Авдотья лишилась рассудка, бесы завладели ее душой. Разве ты не видишь?
— Я это видел! — сказал Флор с сердцем. — Ох, поверь мне, брат, я такое видел! Не самого дьявола, но самые мерзкие его козни… И они еще не закончены.
— Туренина обладает неслыханной властью над душой Пафнутия и над его телом, — продолжал Лавр. — Он не может долго жить без ее зелья, а она приказывает ему совершать самые страшные поступки, и он все делает. И даже не помнит об этом.
— Я устал, — сказал Флор. — Давай попросту повесим его в лесу на первой же сосне, а?
— Погубим невинного человека, — возразил Лавр. — Наш отец тяжело расплатился за подобный грех.
— Невинного! — вздохнул Флор. — Все они невинные… кроме нас с тобой.
— Туренина дала ему фиал с ядом, чтобы на пиру Пафнутий отравил царя.
— Час от часу не легче! — воскликнул Флор. — А я узнал, что она заложила порох в охотничий домик, где останавливается царская свита!
— Похоже, Авдотья очень не хочет, чтобы государь остался жив. Если не яд, так взрыв его убьет… — проговорил Лавр. — Она безумна, брат, я это понял. Она еще безумнее, чем Пафнутий. Она вся во власти своего господина дьявола — бедная, погибшая душа!
— Чем по Авдотье скорбеть, подумал бы лучше, как уберечь царя, — сказал Флор, шевеля пальцами правой руки и разглядывая их так, словно видел впервые. — У меня ум за разум заходит — ничего в голову не идет.
— Пороховую мину уберешь ты. Возьми англичанина и Вершкова, — посоветовал Лавр.
— И я поеду! — раздался юношеский голос.
Оба брата повернулись в ту сторону одновременно и с одинаковым выражением лица уставились на подошедшего Севастьяна.
— Нет, Глебов, ты останешься дома, — приказал Флор. — Ты последний в роду, я не позволю тебе рисковать и жертвовать жизнью… Довольно и нас.
— Я… — запальчиво начал было Севастьян, но Флор встал и рассердился:
— Я велел тебе остаться дома! Если тебя заметят на улице, то схватят, а следом за тобой возьмут под стражу и Настасью. А если ты погибнешь, Севастьян, твоя сестра останется без защиты. Нет, ты будешь здесь. В этом доме тоже могут понадобиться мужские руки…
Севастьян сник и присел в уголке. Бездействие измучило его, но Флор был прав. Кроме того, Севастьян обещал во всем слушаться братьев — хозяев приютившего его дома.
* * *
Пафнутий лежал, как бревно, неподвижный, но не спал — таращился в потолок. Еле заметно поднималась и опадала грудь. Только по этой примете и видно было, что он еще жив. Харузин с Лавром проводили друзей в опасный поход на болота, в туренинские владения, и вернулись к одержимому. Свободно разговаривать при нем они не стеснялись. Если Пафнутий исцелится, то ему во всем можно будет доверять — в те минуты, когда туренинское зелье не было властно над его душой, Пафнутий являл себя человеком добросердечным и преданным. А ежели бесы возьмут верх — Пафнутий умрет… Правда, оба друга надеялись, что такого не случится.
— Скажи мне вот что, Лавр, — спросил Харузин, — разве человек, одержимый бесом, не пропал? Разве он уже не посвящен дьяволу?
— Разумеется, нет! — ответил Лавр. — Вот тебе пример. Какие-нибудь дьяволопоклонники крадут у родителей-христиан невинного младенца и приносят его в жертву своему повелителю на черном алтаре… Куда попадает душа этого младенца, как по-твоему?
