Капитан Арнольд сказал:
— Берешь ли ты, Джон Слейд, в законные жены эту женщину, чтобы жить с ней в горе и в радости, в богатстве и бедности, в болезни и здравии, любить ее и заботиться о ней, пока смерть не разлучит вас?
Слейд повернулся ко мне. Не думаю, что какой бы то ни было другой жених когда бы то ни было смотрел на свою невесту так серьезно и так пылко.
— Беру, — тихо, но твердо ответил он.
Я посмотрела ему в глаза и задрожала; меня бросило в жар, потом в холод, когда до меня дошло, что происходит: я получила мужчину, которого люблю, но каковы будут последствия? Теперь, когда наши судьбы переплелись, мое счастье будет зависеть от Слейда. Я чувствовала, как растворяется и исчезает моя собственная индивидуальность. Еще миг — и Шарлотта Бронте, и Каррер Белл должны будут уступить место миссис Джон Слейд. Какое странное, торжественное и рискованное деяние — замужество! Однако моя преданность Слейду всегда будет непоколебима. Когда капитан Арнольд с тем же ритуальным вопросом обратился ко мне, я ответила «Беру» без колебаний. Ощущение торжества росло во мне. Слейд улыбнулся, как будто прочел по моему лицу сомнения, охватившие меня в последнюю минуту, но не поверил, что они могут помешать нашему союзу. Он был предопределен, и к нему мы шли шаг за шагом по пути, от которого нам не дано было уклониться.
— У вас есть кольцо? — спросил капитан Арнольд.
Слейд достал из кармана кольцо, купленное мною самой. Я протянула руку, она уже не дрожала. И он надел мне на палец золоченый ободок. Слезы навернулись мне на глаза, сквозь них колечко сверкало так ярко, как если бы было усеяно бриллиантами.
— Объявляю вас мужем и женой, — сказал капитан Арнольд и, обращаясь к Слейду, добавил: — Можете поцеловать жену.
Когда Слейд обнял меня, матросы дружно ухмыльнулись. Наш поцелуй был кратким, но горячим и властным. Капитан поздравил нас, команда прокричала «Ура!». Нам устроили импровизированный свадебный завтрак, состоявший из хлеба и сыра, сдобренных ромом. После еды матросы исполняли свою дикую, экзотическую музыку на барабанах и неизвестных нам струнных инструментах. Представляю себе, что сказали бы папа, Эллен и другие мои друзья, если бы увидели меня в этот момент. При мысли о том, что их нет со мной, у меня горестно сжалось сердце. Но я не хотела омрачать этот день размышлениями о том, что я потеряла взамен того, что приобрела. Мы со Слейдом танцевали, беспечно смеясь.
По окончании церемонии капитан и его команда вернулись к своим обязанностям, а мы продолжали слоняться по палубе. Нам обоим не терпелось перейти к тому, что неизбежно следует за свадьбой, но мы оба тревожились: оправдаются ли наши ожидания. Наконец Слейд сказал:
— Ты можешь идти первой.
— Хорошо.
Трепеща, я спустилась в каюту, где капитан разрешил нам остаться, хотя прятаться уже не было нужды. Матрас оказался застелен чистыми простынями. Через иллюминатор проникали солнечный свет и морской ветерок. Я сняла платье и надела простую белую ночную сорочку. Посмотрев на себя в зеркало над умывальным столиком, грустно подумала, что больше похожа на монашку, чем на невесту, потом села на постель и до подбородка натянула простыню.
Вскоре в каюту вошел Слейд и закрыл за собою дверь. Похоже, он нервничал не меньше моего. Глядя, как он раздевается, я краснела, но не отворачивалась. Мы были теперь женаты, и я имела право знать о нем все. Слейд снял туфли, носки, рубашку и брюки, его движения были неловкими, он явно смущался. Восторженное любопытство охватило меня, когда я увидела его обнаженным: его мышцы были упругими и сильными, гладкая кожа на груди покрыта черным пушком блестящих волос. Единственными нагими мужчинами, каких я видела до того, были греческие статуи, но их облик ничуть не подготовил меня к первой встрече с обнаженным мужем. Вид возбужденного мужского естества глубоко взволновал меня. Во мне вспыхнуло желание. Позабыв о скромности, я расстегнула ночную сорочку, она соскользнула с моих плеч.
Какой восторг услышала я в учащенном дыхании Слейда, какое упоение желанием светилось в его глазах!
Он нырнул ко мне под простыню. Прикосновение его тела к моему, когда он обнял меня, было шокирующее интимным. Никакое другое тепло не может сравниться с теплом обнаженной плоти, касающейся другой обнаженной плоти. Оно поглотило меня так, как огонь поглощает сухие щепки. Физическая сторона брака сходна с испытанием огнем. Поначалу мы оба были страшно неловки. Его пальцы запутывались в моих волосах, когда он гладил их; мы сталкивались носами, целуясь; колени и локти мешали, когда мы пытались ближе прижаться друг к другу. Меня эта неловкость ничуть не смущала, от нее наши ласки казались более реальными, не похожими на те, что я вызывала в своем воображении одинокими ночами. И я не боялась того, что должно было последовать, хотя и слышала, как замужние женщины шепотом рассказывали друг другу, как это больно. Я боялась скорее того, что разочарую Слейда, что он сочтет меня слишком неопытной или, наоборот, развязной.
Но страсть, с которой он целовал меня, вскоре не оставила сомнений в том, что он находит меня именно такой желанной, как я мечтала. А мое собственное желание освободило меня от всех запретов. Когда он ласкал мою грудь, я бесстыдно стонала от восторга. И сама охотно ласкала его, жадно стремясь узнать его тело, требовательно заявляя свое супружеское право упиваться им. Я торжествовала, слыша его восторженные стоны, на которые сама же его провоцировала. Мы творили древнюю магию, как это делают все любовники. Мы, словно в танце, двигались в грациозном ритме, поворачиваясь, сплетаясь и выгибаясь вместе. Я слышала гул океана, с которым мы стали едины. Ощущала запах моря на коже Слейда, слизывала с нее соль. Когда я коснулась его отвердевшей плоти, рука почувствовала, как быстрый ток крови пульсирует в ней. От острого прилива желания мое лоно тоже возбудилось, повлажнело и стало податливо.
— Я готова, — выдохнула я.
Слейд колебался.
— Я боюсь сделать тебе больно.
— Не бойся! — ответила я, лежа на спине и открывшись навстречу ему.
Он приподнял меня. На миг его твердая плоть прижалась к моим чреслам, и я задохнулась от возбуждения. Я не могла больше ждать. Крик невольно вырвался из моей груди, когда я взлетела на вершину экстаза, который впервые испытала с ним три года назад в шотландском лесу. На этой волне наслаждения он вошел в меня. Я почувствовала внутри сопротивление, потом словно что-то прорвалось. Восторг затмил боль. Слейд начал двигаться, его дыхание участилось, глаза были закрыты, все мускулы напряжены. Я держала его крепко, наслаждаясь сама и давая наслаждение ему. Наконец он выгнул спину и закричал. Я почувствовала, как твердь внутри меня сломалась и хлынул высвободившийся теплый поток. Когда он лежал потом рядом со мной, задыхающийся и обессиленный, я обнимала его крепко, словно спасала тонущего в море человека.
* * *
Большую часть двух последующих дней мы провели в каюте. Команда деликатно не тревожила нас. Матрос оставлял еду и питье под дверью. Мы со Слейдом были потеряны для мира, занятые взаимным узнаванием друг друга. Наша первая брачная ночь смела все преграды между нами. Моя внутренняя сдержанность растворилась без остатка. Брак отменил тот факт, что мы со Слейдом познали друг друга совсем недавно. Не было такой интимной тайны, в которую мы побоялись бы окунуться. Я изучила тело Слейда так же, как он мое. Однако наши взаимные открытия не ограничивались физической близостью. Мы разговаривали часами напролет, рассказывая друг другу малейшие подробности своих жизней. Я узнала о семье Слейда и его детстве, о годах его службы в вооруженных силах Ост-Индской компании, о самых секретных его шпионских похождениях. Он с удивлением узнал о моей недавно приобретенной писательской славе и о друзьях, появившихся у меня в литературных кругах. Все, что мы говорили и делали, имело важное и насущное значение, словно мы старались втиснуть в эти несколько коротких часов весь свой жизненный опыт.
