— А разве он не умер от оспы, заразившись ею у изголовья покойного короля?
— Мы, Лаборд и я, решили распустить такой слух, чтобы избавить его от преследований. С тех пор, благодаря Лаборду и с моего благословения, он занял место здесь, разумеется, под другим именем.
Лакомства соответствовали их ожиданиям, затем Николя обратился к Бурдо.
— Чем больше я думаю о нашем визите к Леруа, тем больше у меня возникает вопросов. В том, что автором этой загадочной интриги является Сартин, у меня сомнения нет, да это и не удивительно. Его странное поведение по отношению ко мне подкрепляет мою уверенность. Самым удивительным в этом хитроумном замысле является его крайне плохое исполнение. Ни один из этапов четко не продуман, выводы поспешны, а самое главное, не обеспечена строжайшая тайна.
— Также отметь, — вставил Бурдо, — очень трудно понять, кому что известно и до какой степени.
— Когда имеешь перед собой такого грозного шахматиста, как лорд Эшбьюри, надобно предпринимать все возможные предосторожности.
Мысль об Антуанетте кинжалом пронзила его мозг.
— К тому же, — увлеченно продолжал инспектор, — это государственное дело затрагивает исконные интересы многих. А что говорить о комедии в стиле Мариво, которую разыгрывают наши персонажи? При чем здесь все эти сады, абрикосы и воркование голубков, в то время когда идет речь об успехе наших судов накануне возможной войны?
От вина и возмущения добродушное лицо Бурдо раскраснелось.
— Ты прав. А я добавлю, что мне непонятны причины той враждебности, которую очевидно питает Депла к морскому офицеру. Это ни с чем не согласуется.
Он бросил взгляд на часы.
— Идем, быть может, у слесаря мы получим ответы на все свои вопросы.
Когда метрдотель снова подошел к ним, Бурдо принялся внимательно его разглядывать.
— Сударь, совсем юный посыльный принес для вас записку. Я позволил себе вознаградить его. Ответа он ждать не стал.
Ознакомившись с содержанием записки, Николя протянул ее Бурдо.
— Отлично! — промолвил тот. — Улица Конде, дом на углу улицы Пти Льон, на антресолях.
Забрав ключи у угодливо улыбавшегося мэтра Бетанкура, они отправились в квартиру Депла, где аккуратно вернули слепки на прежнее место и на всякий случай опробовали новые ключи на тамошних замках. Предположение комиссара оправдалось: замки к этим ключам находились где-то в ином месте. Комиссар заставил себя еще раз внимательнейшим образом осмотреть помещение, а также башмаки и сапоги, многократно повертев их в разные стороны. Затем по Новому мосту они перебрались через реку и по улицам Дофин и Фоссе-Сен-Жермен поехали по интересующему их адресу. Навстречу им двигалась вереница телег, груженных камнем и гравием. И людей, и лошадей окутывало облако известковой пыли.
— Откуда взялся этот белый туман? — со смехом спросил Бурдо. — Еще немного, и мы станем похожи на мерланов.
— Это разбирают особняк Конде; на его месте собираются строить театр.[62]
— А что же принц?
— Принц приобрел Бурбонский дворец и велел его расширить.
Выйдя из фиакра, они тотчас увидели, как нищий с посохом в руке сделал им неприметный знак и принялся канючить: «Подайте бедному слепому!» Старая привратница, оказавшаяся весьма любезной представительницей сей распространенной породы парижанок, сказала, что Эмманюэль де Риву, действительно, проживает на антресольном этаже, первая дверь справа от лестницы. После удара дверного молотка дверь стремительно отворилась, и на, пороге появился темноглазый длинноволосый высокий молодой человек в рубашке и панталонах до колен. Он уставился на Николя, словно давно знал его и ждал его визита.
— Господин де Риву?
— Он самый. Господа?
— Николя Ле Флок, комиссар полиции Шатле, и мой помощник, инспектор Бурдо.
Он решил сразу приступить к делу.
— Сударь, не буду ходить вокруг да около. Сегодня утром вы принесли господину Леруа…
Молодой человек гневно вскинул голову.
— О, не надо отрицать. Вы передали ему записку от Франсуа Саула Пейли. Мы хотим знать, каким образом к вам попала эта записка.
Молодой человек ничем не выдал своего волнения, и Николя заподозрил, что тот давно приготовился нагородить целый короб лжи. Казалось, он только и ждал, чтобы начать словесную баталию. Естественной реакцией было бы поинтересоваться причинами такого вопроса, равно как и имеют ли непрошеные гости право задавать ему вопросы.
— Она ко мне попала, и все тут. Вы должны знать, что в такого рода делах незнание является гарантией безопасности. Если говорить честно, я нашел ее у себя под дверью.
— А абрикосы? — внезапно спросил Николя, немедленно отметив отразившееся на лице офицера любопытство.
— Придется признать, что вы читаете чужие письма. Абрикосы? Послание для Аньес Генге, крестницы господина Леруа. Молодые люди любезничали в загородном доме часовщика.
Он говорил свободно, однако излишне быстро отвечал на вопросы комиссара. Николя показалось, что он сражается на дуэли: поединок только начался, и противники пока только нащупывают защиту друг друга и легкими касаниями пытаются определить сильные и слабые места. Сделав паузу, ибо тишина нередко приводила к пробуждению истины, Николя решил ею воспользоваться, чтобы окинуть взором и запомнить прямоугольную комнату, скудно освещаемую двумя полукруглыми, почти на уровне пола, окнами. Обозревая ковры, оружие, навигационные инструменты, книги и раскиданные бумаги, он вспомнил такую же комнату, которую ему довелось посетить, и офицера, спасенного им от эшафота несколько лет назад.
— Итак, — резко начал он, — все прошло согласно вашим планам и желаниям?
— Разумеется.
— Значит, человек, о котором идет речь, сейчас в Англии?
— Все говорит за это.
— Каковы ваши отношения с крестницей господина Леруа?
— Не вижу связи с нашим делом.
— Позвольте мне задавать те вопросы, кои я полагаю необходимыми.
— Хорошо, раз вы так настаиваете. Мы с ней любезничали, не более того.
— Вас называют соперником Пейли.
— Оказывать любезности не означает ухаживать.
— Носите ли вы синий форменный плащ?
На лице промелькнула презрительная улыбка.
— Вопрос содержит ответ.
— Можем мы на него посмотреть?
— Сударь, сколь далеко намерены вы простирать свою дерзость? В чем меня, в конце концов, обвиняют? И по какому праву вы допрашиваете офицера короля?
— Не заставляйте комиссара прибегать к силе, — холодно произнес Бурдо.
