еще одно напоминание о том, каким был этот месяц, чего мне сейчас совсем не нужно.
– Вот она! – объявляет Чарли, обнимая меня за плечо. – Ты была просто изумительна.
Мне нравится Чарли. Она – идеальное сочетание вульгарности и шика, и всегда умеет меня рассмешить. Я провела целую неделю с ней и Иден и, похоже, нашла в их лице подруг, которые не видят во мне соперницу и не завидуют за то, что, пусть у меня и не сорок второй размер, я одеваюсь, как мне нравится. Они просто принимают меня такой, какая я есть.
– Спасибо, – отвечаю я, заключая ее в объятия.
Не кажется ли вам странным, что вас хвалят за то, как хорошо вы занимались сексом? Лично мне… да, немного. По идее, это должно быть странно, но не здесь. Я невольно зеваю. Увидев это, Гаррет спешит мне на помощь.
– Давай я отвезу тебя домой. Уже поздно.
– Я сама приехала сюда, – возражаю я, но он сочувственно смотрит на меня сверху вниз, и я понимаю, что он имеет в виду.
Он не хочет высаживать меня возле моего дома. Он собирается отвезти меня к себе.
– Здесь твоя машина будет в безопасности.
– Хорошо, – соглашаюсь я, но не потому, что прощаю его, хотя он извинился передо мной во время секса. А потому, что я хочу простить его, а для этого мне нужны не только извинения, но и ответы на кое-какие вопросы.
Мы прощаемся со всеми и по пути к машине почти не разговариваем. Как только я сажусь рядом с ним, Гаррет тянется ко мне и сцепляет наши руки.
– Ты сегодня вечером была действительно прекрасна.
– Спасибо, – шепотом отвечаю я.
– Я отвечаю за каждое свое слово. Прости меня, Мия. Мне стыдно за себя.
– Знаю.
– Мы можем начать сначала? – спрашивает Гаррет, и я чувствую, как дрожат его руки.
В ответ я притягиваю его лицо к себе для поцелуя. Наши губы все еще соприкасаются, когда я отвечаю:
– Гаррет, ты позволил мне засунуть эту штуку себе в зад на глазах у сотни человек. Меньшее, что я могу сделать, это выслушать тебя.
Гаррет смеется. Его губы расплываются в ухмылке, и он целует меня в ответ. Я вижу его улыбку, и сердцу становится теплее. Настолько, что я подставляю губы для еще одного поцелуя.
Правило № 37: Любите и хаос
Мия
Гаррет настаивает на том, что нужно меня покормить, так что посреди ночи я снова сижу на табурете, а он поджаривает на сковороде сыр, словно я ребенок. Поставив передо мной тарелку, он начинает говорить прежде, чем я успеваю задать ему вопрос.
– Эмерсон убрал мою кухню, – сообщает он.
Это довольно странное начало, но Гаррет привык все держать в себе, так что и на том спасибо.
– Мне трудно себе такое представить.
– Он никогда не убирает свою, – шутит он. – Но в моей был полный бардак, и он не оставил мне выбора. Это была уборка кухни без согласия.
– Замечательный друг, – отвечаю я, откусывая кусочек.
– До безобразия.
На миг воцаряется молчание. Гаррет достает из холодильника бутылку воды. Прежде чем открыть ее, я спрашиваю:
– А почему у тебя на кухне был такой бардак?
Впрочем, я уже знаю почему.
Гаррет тяжело вздыхает и смотрит мне в глаза, заглядывая прямо в душу.
– Двухнедельный депрессивный эпизод.
У меня наворачиваются слезы. Я борюсь с желанием обнять его в награду за то, что Гаррет наконец набрался смелости произнести эти слова. Но для нас важно, чтобы этому разговору не мешали физические прикосновения.
– Тебе было трудно сказать это вслух, верно?
Он кивает.
– Это было не в первый раз. Вероятно, и не в последний.
Этот новый Гаррет, тот, кто наконец открыл мне свое сердце, позволил увидеть себя настоящего, так меня взволновал, что у меня пропал аппетит. Но Гаррет указывает на тарелку и приказывает доесть.
– Когда это началось? – спрашиваю я, желая узнать больше, глубже проникнуть в его внутренний мир.
– Давно, сколько я себя помню. Это было похоже на темный голос в моей голове. Он всегда говорил мне, какой я никчемный, насколько все безнадежно. И у меня не было выбора, кроме как поверить этому. Я был спокойным, легким в общении парнем. Такие не впадают в депрессию. Поэтому я сделал все, что мог, чтобы скрывать это.
– Тебе ничего никогда не прописывали?
Он опускает голову, как будто ему стыдно.
– Детка, мне даже не ставили диагноз.
– Но твоя мать… она ведь знала?
– Она знала, что я заноза в заднице. Она знала, что я был трудным и непредсказуемым и со мной тяжело общаться. Но ничего не знала о воспитании депрессивного ребенка.
Я подаюсь вперед и упираюсь локтями в стойку, с трудом сдерживая желание обнять Гаррета. Боль и вина, которые он так долго носил в себе, наложили отпечаток на его личность. Гаррет склонен во всем винить себя, а не болезнь, которая его мучает.
– Но это была не твоя вина, – говорю я.
Он поднимает глаза и смотрит мне в лицо, а потом быстро сглатывает и выдавливает подобие улыбки.
– Я знаю… или, по крайней мере, начинаю это понимать. Но и не ее тоже. Она пыталась… Я очень в это верю.
– Я тоже, – отвечаю я, кусая губу. – Мне просто жаль, что ты был вынужден так долго это скрывать. Я имею в виду, ты скрывал это от меня пятнадцать лет.
– Мия… – он с нежностью произносит мое имя. Я наклоняю голову и жду. – Я скрывал это в первую очередь от тебя. Я сделал все, что мог, чтобы люди не видели этого. Но спустя какое-то время мне показалось, что… меня больше никто не замечает. Было легче оставаться в одиночестве, наблюдать со стороны и никогда не ставить себя в уязвимое положение. Это тянулось десять лет.
– Прости, – шепчу я.
Сердце обливается кровью. Теперь я знаю, что Гаррет провел так много времени в одиночестве, и не потому, что ему того хотелось, а потому, что это был единственный способ скрыть свои печальные секреты.
– Когда Пол был в больнице, мама сказала мне кое-что о тебе. Что ты принесла мне покой, слегка успокоила мою манию.
– Ты думаешь, это правда? – спрашиваю я, молясь про себя, чтобы так оно и было.
Хочу подарить ему все, что в моих силах.
– Да. Я думаю, мне все еще требуется серьезная помощь – помощь, за которой мне, вероятно, следовало обратиться давным-давно, но я уверен, что у тебя это получится лучше. Потому что рядом
