руку и усадив на место.
— Ну ты что, в самом деле? — возмутилась Завьялова.
— Когда дашь звание? — с угрозой спросил он.
— Завтра, — ответила Мира Степановна и засмеялась.
— Издеваешься, да?
Глаза Чулкова налились кровью, и из обычно добродушного он превратился в фигуру едва ли не зловещую.
— Захар, — сказала с чувством Мира Степановна, — зря ты так со мной. И старое ты вспомнил зря. Я ведь тебе не припоминаю, как ты крутил романы и с Тучковой, и с Пуниной, и с той официанткой на гастролях… А что ты мне устроил, когда лауреата Госпремии дали мне одной, а ты тоже надеялся? Бегал за мной по даче пьяный на глазах у соседа, у Кузьмича, и кричал: «Ах ты, старая сволочь, все себе да себе!» А я ведь все тебе простила. Потому что люблю тебя.
— Когда звание дашь? — сжимая ее руку все сильнее и сильнее, повторил Захар Ильич.
— Я же сказала — завтра! — вскрикнув от боли, ответила супруга. — Документы пришли уже. Хотела тебе сделать сюрприз, а ты…
— Правда?!
— Правда.
— Мирунечка, солнышко ясное мое… Да я… да я что хочешь для тебя…
Захар Ильич сполз на колени и стал покрывать поцелуями руки Миры Степановны.
Открытие сезона задержали по той причине, что осуществить вовремя вводы на роли, принадлежавшие прежде Тучковой и Пуниной, не представлялось возможным.
— Я понимаю, — говорил Виктор Сергеевич сидевшей у него в кабинете Мире Степановне, — это такая утрата… Не беспокойтесь, работайте над вводами. Если деньги нужны — мы обратимся к спонсорам. Я давно уже не беспокоил гендиректора «Иван-пиво», так что пусть раскошеливается. Мы ему предоставляем точки для установок киосков и летних кафе, он на этом хорошую денежку делает, так что пусть уж и он городу отстегнет. Завтра же мэру позвоню. А вы работайте, Мира Степановна, и как только будете готовы к открытию — позвоните мне. Лады? Ну и прекрасно. Да, кстати, а как там эта дерзкая девчонка? Эта актриса новая? Не образумилась?
— Образумится, слово даю, Виктор Сергеевич. Приползет на коленях!
— Да нет, я, собственно… — слегка смутился Еремишин, — я не к тому, чтобы она… Мне от нее ведь ничего не нужно. Не знаю, что она подумала. Я же просто хотел познакомиться с новой актрисой, спросить ее о творческих планах. В конце концов, это моя обязанность. А она бог знает что вообразила…
— Она вообще воображает о себе слишком много, — вскипела Мира Степановна. — Если бы она не была протеже Лии Андреевны Балуевой, она бы дня здесь не работала. Дерзкая, грубая, нахальная! И знаете, сдается мне, что каким-то образом она замешана в этих преступлениях.
— Мира Степановна!..
— Поверьте мне, Виктор Сергеевич, я много лет занимаюсь препарированием человеческих душ. Именно так я это назвала бы. Мне ведомы все тайны психологии, своих актеров я насквозь вижу. Я же из них, точно из глины, леплю образы для своих спектаклей. Актер и должен быть податливым и мягким. Да актер ради роли должен на все пойти! А эта… Разве она актриса? Она ничем не пожертвует ради роли. Значит, театр для нее — только забава. Но я рога-то обломаю ей… Я вот решила ставить «Волки и овцы» Островского, так дам ей роль полусумасшедшей старухи Анфусы. Мурзавецкая этой Анфусе говорит: Бог, мол, тебя обидел, ума не дал. Как раз о Дроздовой. Так что ждите, Виктор Сергеевич, приползет на коленях просить прощения. Если, конечно, в тюрьму не угодит.
— Вы что, вы это серьезно? — удивился Еремишин.
— Еще бы нет! Вы знаете, с кем связалась эта девчонка? С журналистом Парединым! Повсюду вместе появляются. А он бандит, это всем известно. Вот он и был ее сообщником. Разозлилась, что Анну Каренину я дала поначалу Тучковой, а затем — Пуниной, уговорила бандита Паредина — в угрохали обеих. Мои любимые актрисы были! — всхлипнула вдруг Мира Степановна. — Как я теперь без них? Они незаменимы! Сколько я раз вам говорила, Виктор Сергеевич, — нейтрализуйте этого Паредина! Дождались, когда он на убийство пошел ради девки…
— Да ничего же не известно. Может, это не он.
— Тогда кто же? Кому они еще мешали? Все началось с приезда этой вертихвостки! Было в театре всякое и прежде, но не убийства же! Так, побузят, повыступают на собраниях — да и затихнут. Ну так это же в каждом театре. Вон МХАТ и вовсе раскололся. И на Таганке черт-те что творилось. Но людей-то там не убивали! А мы… На всю Россию отличились! Что в министерстве говорить прикажете?
— Д-да… — протянул озадаченно Еремишин, — вы меня удивили, признаюсь. Не думал я, что она так быстро адаптируется здесь. Хм… Она и Паредин… Забавно! А что следователь говорит?
— Ни-че-го! — произнесла по слогам Мира Степановна. — У вас есть выход на главного прокурора города?
— Ну-у… Выход всегда можно найти.
— Вот и найдите. Кстати, вы же знаете — у меня в Министерстве культуры есть связи. Вам давно пора дать заслуженного деятеля культуры. Не спорьте! — воскликнула Мира Степановна, хотя Виктор Сергеевич и не думал спорить. Напротив, в глазах его зажглись радостные огоньки. — Вы столько делаете для искусства! — продолжала главреж. — Это большое упущение с моей стороны, что я давным-давно не занялась этим вопросом. Но теперь непременно займусь. Ручаюсь вам — пройдет совсем немного времени, и вы получите звание. В этом мне равных нет.
Они расстались как никогда тепло. И Еремишин тотчас начал действовать. Очень ему не нравилось, что так нагло отбрившая его девчонка связалась с красавцем Парединым. Он понимал, что шансов на ее благосклонность у него нет. Не приползет она. Скорее уж в Москву опять умчится. Но просто так он из Зарубинска ее не выпустит. Не пройдёт этот номер ей, нет. В конце концов, он не последняя фигура в этом городе.
Чем больше думал о Дроздовой Еремишин, тем больше распалялся и впадал в гнев. Да, он стар для нее, это верно. Да, он, конечно, не такой красавец, как Паредин. Но он добился вопреки всему высокого положения. И вправе рассчитывать на уважение к своей особе.
Вообще говоря, Еремишину не везло в личной жизни. Жена сбежала от него лет двадцать назад без всяких объяснений. Да и какие объяснения нужны? Он некрасив, он маленького роста, а положение его в те годы было уж совершенно незавидным — простой культработник в захудалом ДК. Потом у него дружок сердечный появился, но того быстренько упекли за решетку — за мужеложство тогда карали. По счастливой случайности Еремишина не было на той тусовке, где
