думаешь, Коннор? Эта рождественская песнь заставила тебя почувствовать… что-нибудь?
– Конечно, Флора. Она заставила меня почувствовать себя… живым.
Я смеюсь. Трудно сказать, что чувствует Коннор, когда дает подобные ответы.
Коннор встает и подходит к окну.
– Но чары скоро рассеются. Каролина должна вернуться, – говорит он, выглядывая в ночную тишину. Когда мы сближаемся, он делает следующее: он отстраняется, отстраняется от меня, и я знаю, что это его внутренняя борьба, его защитный механизм. Чтобы увеличить дистанцию между нами.
– Да, она должна была вернуться некоторое время назад. – Я отмечаю время на своем телефоне. Этот час пролетел незаметно.
– Может быть, ее задержали? – Он смотрит на огонь, оранжевые языки пламени уменьшаются по мере того, как догорают дрова. – Я поддержу огонь на всякий случай. Мы же не хотим, чтобы он прекратился. Если это произойдет, не будет никакой возможности зажечь его снова.
Беспокойство покалывает. Что, если она забыла про нас? Я не думаю, что Коннору понравится застрять на ночь в маленькой хижине в лесу. Застрять со мной! Тогда он точно не сможет установить дистанцию между нами!
– Да, хороший план. – Я нахожу ящик для дров и передаю ему несколько поленьев побольше. Здесь так уютно и тепло, что мне даже хочется остаться тут навсегда. Но почему-то я не думаю, что человек-гора чувствует то же самое. У него есть бумаги, которые нужно перетасовать, ручки, которые нужно разложить ровно. Правила, которым необходимо следовать. Но по крайней мере, у него нет планов на Айне!
– Может, мне позвонить Каролине? – спрашиваю я.
– У тебя здесь ловит?
Я смотрю на телефон.
– Нет. – Нет возможности с кем-либо связаться. Нет возможности уйти. Дров нам не хватит на всю ночь и до утра. Хуже того, бутылка шампанского пустая.
– Тогда, возможно, не получится.
– Ладно, давай без паники, – говорю я, впадая в панику. Что, если она никогда не вернется? Что, если снегопад накроет всю хижину, и они не смогут найти нас в течение нескольких дней, и мы умрем от обезвоживания?
– Никто не паникует, – говорит Коннор с обнадеживающими нотками в голосе.
Насколько же холодно бывает в лесу? Что, если Каролина уехала из города и забыла кому-то сказать, что мы здесь? Что, если уровень сахара в моей крови действительно упадет? Что, если у нас закончится сыр?
– Мы ведь здесь не умрем, не так ли?
Он улавливает напряжение в моем голосе и успокаивающе накрывает мою руку своей.
– Почему ты паникуешь? Тебя беспокоит то, что ты застряла здесь со мной?
– Э-э-э… нет. В основном… ну, а что, если ворвутся росомахи с большими острыми когтями и примут нас за еду, и в следующую минуту, после драки, у нас на лицах останутся следы когтей, и на тебе это будет выглядеть круто, как будто ты сражался с диким зверем и победил – ты каким-то образом будешь выглядеть более сурово и привлекательно, – но на мне это выглядело бы катастрофически, и люди показывали бы пальцами и пялились гораздо больше, чем они уже делают, и… – Постоянно слышу об этих росомахах у костра. Обитатели фургонов рассказывают всевозможные истории об опасности столкновения и тому подобном.
Коннор поднимает меня и крепко прижимает к своей груди. Я слышу ровный стук его сердца, когда опускаю голову. Боже, какой он высокий. И он так вкусно пахнет, так съедобно. Но я нахожусь в эпицентре кризиса и не могу думать обо всем этом!
– Расслабься, Флора, все будет хорошо. Они не могут проникнуть внутрь, и я бы не позволил никакому животному причинить тебе вред, понятно?
Ладно, но это подводит меня к тому, что я оказалась в ловушке с самим Коннором. Я напрягаюсь в его объятиях. Он, должно быть, замечает это, потому что делает шаг назад и смотрит мне в глаза.
– Ты в безопасности, я обещаю.
Могу ли я доверять Коннору? Я недостаточно хорошо его знаю, чтобы понять, что он действительно подумал бы о моем благополучии в критической ситуации. Я полагаю, что до сих пор так и было, но что, если это была уловка и на самом деле он эгоист до мозга костей?
– Что, если ты украдешь единственное одеяло, и тогда я в конечном итоге получу обморожение и потеряю все пальцы на ногах? Что, если ты перевернешься и раздавишь меня, и я не смогу дышать, и я попытаюсь сказать тебе, но ты будешь крепко спать из-за шампанского? И жизнь покидает мое тело, и я – призрак, парящий над тобой, а ты все еще не знаешь, потому что мирно спишь, тепло завернувшись в единственное одеяло всеми пальцами ног и…
– Ладно, ладно, это нормально, что ты всегда думаешь о том, как умрешь?
Я шепчу со слезами на глазах:
– Да!
Он держит меня за руки и смотрит на меня взглядом, наполненным такой искренностью, что я почти падаю духом.
– Если, и это большое «если», мы застрянем здесь, ты можешь взять диван и одеяло в свое полное распоряжение, хорошо? Таким образом, ты не получишь обморожения и не будешь… раздавлена мной до смерти. Тебе не нужно будет парить надо мной, как привидению, потому что ты будешь тем, кто, тепло завернувшись в одеяло, мирно спит. Как тебе такое?
Я вытираю случайную слезинку.
– Лучше.
– Хорошо, хорошо. Но я уверен, что Каролина вернется. Вероятно, к ней заявилась парочка туристов, и она решила устроить пару дополнительных поездок в неспешный понедельник, верно?
– В этом есть смысл.
– Так как насчет того, чтобы насладиться тем временем, которое у нас осталось?
– Хорошо.
Мы снова садимся, и я медленно позволяю тревоге утихнуть. Кто бы мог подумать, что суровый Коннор окажется таким заботливым и мягким? Но конечно, он таков – он показывал мне это снова и снова. С детьми в больнице, когда он спас меня на сцене… Единственное, чего он не сделал, – это не уступил мне в одном.
– Коннор.
– Да?
– Смогу ли я открыть свой пряничный домик для покупателей, если мы выберемся отсюда живыми? Ты нарушишь ради меня правило?
– Тебе станет легче, если я это сделаю?
Я киваю.
– Тогда считай, что дело сделано. Я проверил его на прошлой неделе и просто ждал получения разрешения.
– Ты проверил его для меня?
– Я так и сделал.
Я падаю в обморок. Этот человек потрясающий.
Вскоре мы слышим звуки беззаботной трусцы северного оленя по мягкому снегу, и я вздыхаю с облегчением.
– Это прозвучит странно после моей паники, но теперь я знаю, что нас не бросили, и я не хочу уходить.
Он смеется, и
