раза. Удрученные прытью новенького, все молчали, один Матюша, явившийся к обеду, поживиться, подпевал. Сразу же после обеда Волчок, осознавший свою ошибку, послал Сережку на чердак разбирать старые борова. Сама по себе работа эта была мерзкая, да еще на дворе стояла жара градусов под сорок, а на чердаке под шиферной крышей, возможно, все шестьдесят. Сережка стоически перенес испытание и вдруг подружился с Матюшей. Матюша теперь являлся на объект два раза — к обеду и к концу рабочего дня. Три дня их видели вместе уходящими с объекта — поэт и поклонник. Потом оба попали в вытрезвитель, о чем в контору сообщали на четвертый день по телефону. Сережку, как не выдержавшего пятнадцатидневного испытания, уволили, он и жена, оставив ребенка матери, поехали куда-то опять на заработки, а Матюша устоял. Матюшу тогда впервые назвали: Святой! Между прочим, Сережа указал некий способ борьбы с начальством. Матюшу, спаивая, уже сознательно сдавали в вытрезвитель. Подведут к вытрезвителю и бросят. Матюша каждый раз все равно удерживался в конторе. А вот Косяка один раз сдали, и тот был уволен. После этого в Матюшиной святости никто не сомневался.
Через год Сережка, уже с Матюшиной помощью, устроился в контору и на этот раз укрепился, зажил припеваючи. Голова и руки у него были никудышные, зато нахальный. Словом, ему было хорошо, пока не появился в Красном городе и в конторе Мишка Татаркин.
Сережка с малых лет стремился к главенству, однако оттого, что был глуп, путая плохое и хорошее, брать верх ему удавалось лишь над малышами, да и то урывками, когда не было поблизости Куни, Волчка, Вадима. Словом, Сережка был старый Мишкин обидчик. Но отсидели они по одному делу, потом Мишка схлопотал еще и еще. О прежнем своем превосходстве над Мишкой Сережка должен был забыть. Мишка, в детстве вечно голодный, слабосильный, вырос в крупного ширококостного мужика. Последние пять лет дались ему, правда, трудно, переболел туберкулезом, домой вернулся — страшно смотреть. Однако с неслыханной силой принялся отъедаться, на глазах толстея и веселея. Мишку тоже устроили в контору. Всюду теперь Сережка и Мишка встречались. Утром в конторе, вечером в родной пивной. Мишка вел себя как беззаботный отпускник, всем все прощающий, себе все позволяющий. Завел несколько любовниц, одну отбив у мужа. На работе он тоже на все согласен, словно не работа это, а игра. В пивной не жмется, есть деньги — угощает, нет — его угостят. Словом, праздник у человека. И Сережка этот праздник всячески старался испортить. Вдруг заметит, что любимая Мишкина баба, конечно, хороша, зад роскошный, да ноги-то коротковаты. Или, как помоями обольет, вспомнит стыдную историю о парне, угощающем Мишку, а, кстати, и Сережку, раз уж он стоит за тем же столиком. Трезвый Мишка как будто не обращал внимание на такую подземную работу, пьяный обещал: «Я тебя все равно зарежу!» Сереже было страшно, однажды нервы его не выдержали, и он разбил у Мишки об лоб бутылку водки. Мишку увели, а Сережка стал вооружаться, купил охотничий нож, берданку и собирался вступить в охотничий союз, чтобы приобрести двухстволку.
Вадим, прослышав о готовящемся смертоубийстве, примчался, помирил врагов и уехал, оставив их брататься, плакать (Сережка любил пустить слезу) и пить.
Через две недели Сережка опять стукнул Мишку по голове бутылкой. На этот раз ударил как-то вскользь, враги даже не поссорились, набегавшись друг за другом, намахавшись кулаками, сели играть в карты.
В первый раз играли двое суток без сна, поддерживая себя коньяком, Мишка выиграл у Сережки все, что можно, даже штаны. Сережке пришлось их тут же снять, и предложил на Розку, жену Сережки. Потом Сережка потребовал еще играть. И разыгрался с трояка, и опять играли двое бессонных суток, и Сережка все вернул.
Сережка буквально раздувался от мстительной злобы.
Вадим, которому об этих стычках рассказывал Куня, сказал Сережке:
— Оставь его в покое. Ты зачинщик. А расплачиваться придется ему. Уже ты ему много вреда причинил. Плохо все кончится.
Сережка раскричался, что вечно против него объединяются, кто только его, Сережку, не обижал, в том числе и Вадим.
— Никогда без причины, — сказал Вадим.
— Ну так знай, кончилось ваше время. Я тоже имею право говорить и делать что мне хочется. Кончилось ваше время.
Вадим рассмеялся.
— Э, Сережечка! Всегда ты меня удивлял…
Это был их последний разговор. Через неделю под пивной Мишка и Сережка возобновили игру. Сначала метали монету. Потом пошли домой к Сережке и уже играли в карты. Сережка был намного пьянее Мишки. Единственным свидетелем игры был Куня. Но Куня тоже был очень пьян и в коридоре лег на половик отдохнуть. Тогда-то Мишка и зарезал Сережку, два раза пырнув ножом в живот.
Их было три брата. Старший погиб под Одессой в 43-м году от раны в живот. Умер не сразу. Ему сделали операцию, нельзя было пить воду, но кто-то дал, и старший умер. Петюня, средний, умер точно так же. В лагере возник бунт, Петюню охранник ранил в живот, его оперировали, опять же будто бы кто-то дал воды, так как очень кричал, и Петюня умер. Сережка три дня жил. Мишка, два раза ткнув Сережку, подошел к спящему Куне, которого тоже грозил убить, дал несколько раз по ребрам ногой и скрылся. Разбуженный таким образом, Куня увидел, что Сережка сидит на стуле, схватившись обеими руками за живот, они у него в крови, на столе бутылка водки, рюмки, полные водки, три колоды карт, одна игровая, две непочатых. Около стола валялась полурассыпавшаяся старая табуретка, осколки посуды с кухонного стола. Куня все понял и сбежал. Розка застала Сережку лежащим на полу. Сначала принялась ругаться, что опять нажрался, но Сережка открыл глаза и сказал: «Меня убил Татаркин». Милиция и «Скорая» после звонка, а ближайшая телефонная будка была в километре, явились быстро. Сережка был без сознания. Его отвезли в «неотложку», подготовили к операции. И вот когда уже собирались начать, Сережка очнулся, видимо, вспомнил братьев и принялся с невероятной силой отбиваться, ругался, угрожал…
Более двух часов не было с ним сладу, пока вновь не потерял сознание. Операцию сделали, и через три дня Сережа умер, так и не очнувшись.
Удивительные были похороны. Розка, совершенно пьяная, то хозяйничала, то подходила к гробу и кричала, потрясая кулаками под лицом мертвого:
— Сволочь! Гад! Сколько я от тебя натерпелась. Абортов по пять штук в год, книжку свою проиграл да пропил, мою тоже хотел. А я хитрая, я ее спрятала.
