в темном углу спальни. Он ждал. Ждал подходящего момента. Он знал, что момент вот-вот наступит.
Багровое пятно растекалось на белом снегу.
Снег слегка оплавлялся от горячей крови.
Но это ненадолго – кровь остывала с каждым мгновением.
Ничто больше не грело и не гоняло ее по венам.
Убитая молодая женщина лежала на снегу, возле своего убитого сына. Ее темные, волнистые, чуть тронутые проседью волосы разметались по снегу. Глаза открыты. Застывшие, начинавшие блекнуть.
Люди в немецких шинелях стали расходиться.
Спектакль окончен: можно было бы еще немного погреться у горящего дома, но там, где они остановились на постой, уютнее, да и поесть можно.
Как раз наступило время ужина.
Местные тоже стали расходиться, перекрестившись напоследок. Одна из бабок что-то шептала тихонечко, глядя на Анну.
Молитву…
Уходил и никем не замеченный человек в черном костюме с давящим на шею воротничком.
Человек, чье лицо размыто, стерто, испорчено в попытках забыть.
Глава 60
Прямо сейчас
– Приговор должен быть приведен в исполнение показательно, – настойчиво говорит Тощий в черном. – Я настаиваю.
Начальник в белом сомневается. Это видно по его позе и затянувшемуся молчанию.
Пора отвечать.
В этот момент в кабинет стучат.
После короткого «Да» заходит секретарша.
– Должна доложить…
– Не сейчас! – рявкает Тощий.
Начальник в белом бросает на него осуждающий взгляд и жестом разрешает секретарше продолжать.
– Сизиф вернулся в здание. Его засекли на входе.
Начальники переглядываются.
Они были уверены, что Сизиф уже давно покинул этот уровень, уйдя туда, куда так стремился.
В Рай.
Или в то, что он таковым считал.
– Приглядите за ним, – задумчиво говорит Начальник в белом.
– Не вижу смысла, – пожимает плечами Тощий.
– Приглядите, – мягко повторяет Начальник в белом секретарше.
Та, избегая смотреть на Тощего, коротко кивает и закрывает за собой дверь.
Глава 61
Прямо сейчас
«Архив».
Сизиф всегда проходил мимо двери с этой табличкой, даже не думая, что когда-нибудь решит сюда зайти.
Ему хватало и своего личного архива.
Сейчас он стучит и заходит.
Пахнет затхлостью и влажностью.
Наверное, именно так и пахло в средневековых монашеских кельях.
Под мышкой у него зажат горшок с цветком.
– Привет, Бени! – бодро говорит Сизиф, размашисто шагая прямо в центр узкого, темного кабинета, заваленного папками, свитками и даже… ну надо же – папирусами.
Вот она где, канувшая в Лету Александрийская библиотека.
Бени – толстый монах в холщовой робе и с выбритой лысиной на затылке. Лицо, сошедшее с картин Босха: бугристая кожа, нос неопределенной формы, желтые кривые зубы и вечно покорная, сгорбленная поза.
Сидит, скрипит пером по толстой желтой бумаге.
Пером!
Вокруг валяется несколько замусоленных свитков.
В целом малый, наверное, неплохой, но уж очень отталкивающий.
Только сейчас Сизиф смутно вспоминает, что часто встречал этого человека в коридорах Канцелярии и, кажется, тот даже бубнил что-то невразумительное при встрече.
Но Сизиф не уверен.
Может, путает с кем-то.
Бени вздрагивает от внезапно раздавшегося голоса.
– Си-сизиф? – заикаясь, говорит он. – Что вы тут…
Не дожидаясь, пока монах договорит, Сизиф перебивает:
– Вот, решил перед уходом раздать долги.
Бенедикт слегка отодвигает стул и разворачивает к Сизифу свое большое, спрятанное под складками робы тело:
– Долги? Не припоминаю…
Бени поражен.
Сизиф снова его перебивает.
Он торопится.
Хотя по лицу не скажешь. На лице – расслабленная улыбка.
– Это ты по доброте душевной: сделал и забыл, – Сизиф присаживается на край стола, примяв парочку старинных свитков, – а я все помню.
Бенедикт еще не понимает, что происходит, но не верит своему счастью.
Он подобострастно смотрит на Сизифа: агента-легенду, темного ангела, сумевшего дослужиться до перехода в Рай, о котором он, толстый, всеми забытый монах, даже не мечтает.
Бугристое лицо Бенедикта расплывается в кривой, неуверенной улыбке.
Сизиф быстро оглядывается назад, на дверь кабинета, будто хочет удостовериться, что их никто не подслушивает, а потом кладет руку на плечо Бени и наклоняется поближе к нему.
Взмокший от напряжения монах тоже подается вперед.
– Знаешь ли ты, Бени, – говорит доверительным шепотом Сизиф, – что после моего перехода начнутся новые назначения. Я бы мог замолвить за тебя словечко… там, наверху.
Бенедикт выпрямляется так резко, что складки его тела подпрыгивают вместе с ним:
– Истинно говорите?
Сизиф пристально смотрит в глаза Бенедикта чуть исподлобья, почти отечески улыбаясь и по-прежнему не отпуская его плечо.
В одной из жизней его научили: касаясь собеседника и говоря ему что-то прямо в глаза с улыбкой, редко моргая, ты почти внушаешь ему свои мысли.
– Если бы не одно «но»… Не нравится им, что ты, Бени, никак не освободишься от земной жизни.
– Но…
– Оглядись… – перебивает Сизиф.
Сизиф окидывает взглядом темную келью Бенедикта. Тот неуверенно вертит головой, затем растерянно смотрит на Сизифа.
Это его мир. Он не видит никаких проблем.
– Беспорядок? – робко пытается отгадать он.
Сизиф не может сдержать улыбки. Правый уголок его вечно поджатых губ слегка приподнимается.
– Как будто все еще живешь в своих Средних веках. Ни от имени ни отказался, ни от лица.
Бенедикт опускает глаза и сутулится сильнее прежнего.
– Верно говорите… Слаб я перед тем, что было мне так дорого в земной жизни.
Сизиф хлопает Бенедикта по плечу и убирает руку.
Хватит. Иначе «якорь» перестанет действовать.
Придет время – и он вернет руку. Позже. Когда нужно будет вновь создать ощущение интимности и доверия.
Это прикосновение будет ассоциироваться у монаха с добротой и заботой о нем.
Интриган до мозга костей – вот он кто, черный ангел Сизиф.
Все, что он узнал за каждую из своих жалких, постыдных жизней, привело его сюда. Научило вить веревки из эмоций, понимать слабости и больные места, втираться в доверие, убеждать.
Этим Сизиф воспользуется и сейчас.
Может, хоть раз его навыки пригодятся для чего-то другого. Совершенно нового для него.
– Знаю, Бени, знаю… Все мы не идеальны, – Сизиф ставит горшок на стол монаха. – Вот и у меня осталась слабость: азарт. Мы тут поспорили с Иудой. Про одного из Величайших.
Сизиф снова пристально, слегка исподлобья смотрит на Бени:
– Я подумал, кого еще спросить, если не тебя. Ты ведь у нас голова – все знаешь. Все-то у тебя записано.
Бугристые сальные щеки Бенедикта краснеют. Он улыбается, но глаза скромно опускает.
«Неплохой парень, – снова думает Сизиф. – Интересно, как он тут оказался».
Знал он таких: очарованные учением, идеей или лидером, верят и идут за ним слепо. Идя за совершенством, так легко превратиться в слепого судию.
Скольких он отправил на костер,
