в чем же разница между деяниями Темного и поступками командира, который отдает приказ бить…
Она не договорила. Управляющий Гамбс, сидевший с ней рядом в экипаже (он возвращался в Иславское с ними), больно сжал ее руку – молчите, ради бога!
Клер выдернула у него руку. Она успела заметить взгляд Комаровского – смятение, отчаяние, боль…
Если она хотела, чтобы и ему тоже стало сейчас так же скверно, как и ей, она своего добилась. Так и с Байроном она порой себя вела, сорвавшись. Он говорил – это как в боксе: удар ниже пояса, малиновка моя…
Глава 25
Жандарм женится?
Твой голос, чье рожденье таится на губах твоих,
Теперь твое дыханье, аромат волос, огонь твоих касаний
Вмиг зажег мои ланиты…
То сердце кровоточит, не забыть тех грез…
Перси Биши Шелли. «К Констанции поющей»[29]
В Иславском на веранде при свечах снова маячил бессонный призрак в траурных одеждах – Юлия Борисовна.
– Вы теперь все постоянно вместе, заодно, – объявила она, встречая их. – Я чувствую себя отщепенкой. Христофор Бонифатьевич, наша партия в трик-трак не окончена.
В этот раз Евграф Комаровский уехал не сразу, он поднялся следом за Гамбсом и Клер на веранду.
– Мы нашли четырнадцать тел убитых слуг и крепостных людей Арсения Карсавина, похороненных им в оранжерее, – ответил ей управляющий Гамбс. – В здешних местах, Юлия Борисовна, творились и продолжают происходить страшные дела.
– Юлия Борисовна, что ваш муж обер-прокурор говорил вам об убийствах тринадцатилетней давности – Карсавина и его лакеев в лесу? – спросил Комаровский. – Он ведь находился в Иславском тогда. В Заповедный лес на место убийства лично выезжал.
– Он мне говорил, что народ наш русский терпелив. Но до поры до времени. А потом терпение его лопается. Это касается и той ситуации, в которой мы сейчас все снова оказались, благодаря вашему полицейско-жандармскому произволу. – Юлия Борисовна выпрямила стан. Она походила сейчас на римскую матрону времен Мария и Суллы, в дом которой с проскрипциями вломился легат диктатора.
– Речь об убийствах. – Евграф Комаровский стоял тоже прямо, как на параде. – Вы тогда еще не были женаты, но он упоминал об этом позже. Не мог не упомянуть, потому что события происходили рядом с вашим имением. Я хочу знать, что он вам говорил.
– А что он говорил об этом вам, своему другу? Вы тогда были генерал-адъютантом царя, вы имели к монарху доступ круглые сутки, могли доложить ему, принять собственные меры. Но мой муж, обер-прокурор, к вам не обратился, потому что он был очень умный человек. Он знал, что это бесполезно: вы не поможете ему. Какое дело царю в столице, что в глухих деревнях насилуют и убивают крестьян, холопов? Ну сдохли, так бабы новых народят. Зачем тревожиться по этому поводу, когда есть такие важные дела, как военные парады после победы над Бонапартом, европейская политика, козни недругов, Венский конгресс? Темные страшные слухи о деяниях Арсения Карсавина бродят в наших местах много лет. Я сама слышала их от прислуги, когда вышла замуж за Посникова. Но все слухами и ограничивалось. Ни один из здешних помещиков, соседей не обратился к властям, потому что все они знали Темного. Он барин, дворянин, аристократ, он многих моих соседей одарил землями по своему завещанию, и круговая порука была нерушимой броней против той страшной молвы, что витала вокруг его имени. Круговая порука, граф… Меня после событий на Сенатской площади многие возненавидели именно потому, что я попыталась этот порочный круг разорвать и начала говорить о многих вещах вслух, публично. – Юлия Борисовна взглянула на молчаливую Клер, она словно приглашала ее в союзницы.
– Мадам, мы с вами не на митинге в лондонском Гайд-парке, где либеральная демагогия льется через край, – отрезал Комаровский.
– Но вы же бывали в Гайд-парке в юности, граф, вы сами об этом рассказывали моему мужу, и вам там нравилось. Воздух свободы… Более того, муж мне сообщил о вас любопытную вещь – в революционном Париже, когда восставший народ громил Бастилию, в тех антироялистских беспорядках участвовал молодой граф Бобринский, внебрачный сын Екатерины, которого она обожала, и телохранителем к нему приставила в Париже вас. Вы были с ним на баррикадах, и вы сняли с себя стальную кирасу, что надевали как броню под редингот, и отдали ему. Вы в парижском театре аплодировали комедии Бомарше «Свадьба Фигаро», когда читался монолог о свободе. Говорят, вы даже отважились упомянуть об этом в своих знаменитых «Записках», которые пишете всю жизнь. Вы тогда разделяли те свободолюбивые идеи, граф? Я хочу спросить вас – в кого вы превратились с тех пор? Кем вы стали? Как возможна такая метаморфоза – от почитателя идей Бомарше до роялиста и охранителя монархии в самом тираническом, убогом и пещерном ее проявлении?
– Я отвечу вам, как сия метаморфоза со мной произошла. – Евграф Комаровский обращался вроде как к Юлии, но глядел при этом в глаза Клер. – Я уже обещал объясниться. Видимо, пора настала нам снова проявлять предельную искренность… мадемуазель Клер… мадам… Да, я находился в Париже в те времена – до революции это был очаровательный город: бесконечные балы, театры, праздники в Версале и Фонтенбло. Все порхали, как бабочки: наряжались, покупали красивые вещи, развлекались, путешествовали, вольнодумствовали за бокалом шампанского. Это была жизнь-праздник. А потом тот праздник закончился взятием Бастилии, народным бунтом. И пошла уже другая череда: расстрелы, казни, гильотина, гражданская война, убийства, изнасилования, грабежи, смерть, кровь… Я видел ту метаморфозу и дал себе слово, что никогда не допущу здесь, у нас дома, таких гибельных перемен. Умру – не допущу. Можете называть меня как угодно: царским псом, сатрапом, душителем свобод – мне наплевать на все оскорбления. Я делаю, что должен, и будь что будет.
– Судя по тому, что вы написали прошение о бессрочном отпуске и впереди ваша отставка, вам не все равно, граф. – Юлия Борисовна усмехнулась. – И есть человек, мнение которого вам крайне важно, что вы и доказываете нам так пылко сейчас. Клер, голубка, оставьте нас, пожалуйста. Я должна поговорить с графом о том, что давно уже назрело.
Клер отправилась к себе. Она была рада уйти – по его лицу она читала, в каком он состоянии после ее слов в экипаже. Но она сейчас не могла ничем ему помочь. Есть вещи, через которые настоящий мужчина должен проходить сам.
– У вас ничего не
