Майрон проанализировал эту возможность. Он размышлял о Джеке Колдрене, Эсме Фонг, Ллойде Реннарте. Потом покачал головой:
– Это нас никуда не приведет. Шерлок Холмс предупреждал, что нельзя строить теории, не учитывая всех фактов, потому что тогда вы подгоняете факты к теории, а не теории к фактам.
– Раньше нас это не останавливало, – заметила Эсперанса.
– Верно. – Майрон взглянул на часы. – Мне надо встретиться с Фрэнсин Реннарт.
– Да.
Эсперанса стала принюхиваться.
– В чем дело? – спросил Майрон.
Она втянула носом воздух.
– Чую зря потраченное время, – усмехнулась Эсперанса.
Но чутье ее подвело.
Глава 39
Виктория Уилсон позвонила ему по телефону в машине. Любопытно, подумал Майрон, как люди жили, когда не было ни автомобильных телефонов, ни мобильников, ни пейджеров?
Наверное, больше развлекались.
– Полиция нашла труп твоего приятеля-неонациста, – сообщила Уилсон. – Его фамилия Маршал.
– Маршал Тито? – Майрон нахмурился. – Надеюсь, это шутка?
– Я не шучу, Майрон.
Кто бы сомневался.
– Полиция догадывается, что он замешан? – спросил Болитар.
– Пока нет.
– Если не ошибаюсь, его убили выстрелом в голову.
– Судя по предварительной экспертизе – да. Выстрела было два, оба с близкого расстояния, пули тридцать восьмого калибра.
– Тридцать восьмого? Но в Джека стреляли из двадцать второго.
– Да, Майрон, знаю.
– Значит, Джека Колдрена и Тито Маршала убили из разного оружия.
Уилсон снова заскучала.
– Почему вас не сделали экспертом по баллистике?
Все такие умники. Но новая подробность спутывала карты. Если Джека Колдрена и Тито Маршала убили из разного оружия, означало ли это, что преступников двое? Или преступник достаточно хитер, чтобы поменять орудие убийства? Или он выбросил свой тридцать восьмой после Тито и ему пришлось использовать двадцать второй калибр для Джека? И вообще, какой идиот мог назвать ребенка Маршалом Тито? Конечно, называть Майроном тоже не особенно умно. Но Маршал Тито – чересчур. Неудивительно, что паренек вырос неонацистом. Видимо, он уже в детстве ненавидел коммунистов.
– Я звоню по другой причине, Майрон, – проговорила Виктория.
– Да?
– Вы передали сообщение Уину?
– Так это вы подстроили? Предупредили ее, что я буду там.
– Пожалуйста, ответьте на вопрос.
– Да, я передал сообщение.
– И что ответил Уин?
– Я передал сообщение, – повторил Майрон, – но я не обязан рассказывать о том, как на него реагировал мой друг.
– Ей становится хуже, Майрон.
– Мне очень жаль.
Молчание.
– Где вы сейчас? – спросила Уилсон.
– Направляюсь в дом Ллойда Реннарта.
– Кажется, я просила вас забыть об этой версии.
– Да, просили.
– Пока, Майрон.
Она повесила трубку. Майрон вздохнул. Ему вдруг захотелось вернуться в прошлое, когда не существовало ни автомобильных телефонов, ни мобильников, ни пейджеров. Тогда было не так-то просто добраться до человека и испортить ему настроение.
Через час Майрон припарковался перед скромным жилищем Реннартов и постучал в дверь. Миссис Реннарт открыла сразу. Несколько секунд она вглядывалась в его лицо. Никто не произнес ни слова. Ни улыбок, ни приветствий.
– У вас усталый вид, – наконец проговорила она.
– Пожалуй.
– Ллойд действительно отправил ту открытку?
– Да.
Майрон ответил машинально, но потом задумался: а правда ли это? Судя по всему, до сих пор Линда считала его чем-то вроде исполнителя главной роли в «Большом простофиле». Взять хоть пропавший звонок на записывающем устройстве. Если похититель действительно звонил Джеку перед смертью, то куда делась запись? Или звонка вообще не было? Вероятно, Линда придумала его. Как и открытку Ллойда. Может, она постоянно врала. Задурила Майрону голову, как слюнявому самцу в одной из тех дешевых порномелодрам, где сюжет содран с «Жара тела», а актрис зовут Шэннон или Тауни.
Горькая мысль.
Фрэнсин Реннарт провела Майрона в темный подвал, щелкнула выключателем, и под потолком вспыхнула тусклая лампочка, словно в фильме «Психоз». Помещение было абсолютно голым. Вдоль стен разместились газовый и электронагреватели, стиральная машина, сушилка и контейнеры. Посреди комнаты стояли четыре больших коробки.
– Здесь его вещи, – пробормотала Фрэнсин Реннарт.
– Спасибо.
Фрэнсин хотела взглянуть на коробки, но не смогла.
– Я буду наверху, – пробормотала она.
Майрон проследил, как она поднялась по лестнице. Затем он присел на корточки. Все коробки были заклеены. Он вытащил перочинный ножик и разрезал ленты.
В первой коробке лежали памятные вещи, связанные с гольфом. Дипломы, награды, старые метки для мячей. Под декоративным мячом, водруженным на деревянную подставку, виднелась старая ржавая дощечка: «15-я лунка в Хикори-парк, 17 января 1972 года».
Майрон задумался, каким был тот день для Ллойда. Сколько раз он потом прокручивал в памяти удар, сидя в домашнем кресле, заново переживал прилив адреналина. Его руки снова чувствовали крепкую рукоятку клюшки, в плечах отдавался широкий взмах бэксвинга, ладони приятно гудели от отдачи, а глаза с восторгом провожали полет мяча, описывавшего в воздухе плавную дугу.
Во второй коробке Майрон обнаружил школьный аттестат Ллойда. Здесь же хранился альбом выпускников университета штата Пенсильвания. В числе прочих имелся снимок студенческой команды по гольфу. Ллойд был капитаном. Майрон взял в руки матерчатую букву «П» – эмблему команды. Он прочитал рекомендательное письмо, написанное Ллойду тренером. В глаза Майрону бросились два слова – «блестящее будущее». Блестящее будущее. Может, этот тренер умел вдохновлять своих ребят, но предсказатель из него получился неважный.
В третьей коробке сверху лежала фотография Ллойда, сделанная в Корее. Групповой снимок, похоже, любительский, где молодые парни стояли в обнимку, небрежно расстегнув форменные кители. Все улыбались. Реннарт выглядел очень худым, но не казался ни измученным, ни изможденным.
Майрон отложил фотографию в сторону. В комнате было тихо, а жаль – тут больше подошла бы мелодия какого-нибудь старого романса. В коробках Реннарта заключалась целая эпоха, жизнь, полная желаний и надежд, личного опыта, ярких впечатлений, жизнь, которая, несмотря ни на что, предпочла убить саму себя.
