Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 79
все равно не имеет значения. Затем сел в углу судьбоносной палаты и стал пролистывать «Британский медицинский журнал». Я всегда начинал с конца, то есть с раздела «вакансии». Меня все еще манили объявления о работе кардиохирургом в Африке и на Среднем Востоке, где я снова мог бы оперировать детей. Я бы оперировал везде, где технические навыки и опыт ценились больше, чем аттестационные формы и самоанализ.
Нужно сделать над собой усилие, чтобы превратиться из хирурга в пациента: мне предстояло делать то, что скажут.
Сюрприз, сюрприз. Мой взгляд тут же оказался прикован к статье, в которой Генеральный медицинский совет давал новые рекомендации по поводу рефлексии. Статья начиналась словами: «Общественность проявляет большой интерес к врачам, способным к открытому и честному самоанализу». Правда? Замечательно, ведь именно этим я и занимаюсь в данной книге. Далее говорилось: «Необходимо выделять время для саморефлексии и рефлексии в группах». Я шаловливо подумал, что это похоже на групповой секс. Сколько же времени я впустую потратил на операции, когда мог бы заниматься продуктивным самоанализом. Возможно, нам с профессором Крэнстоном стоило бы насладиться рефлексией перед моей простатэктомией. Можно было поразмышлять обо всех операциях, которые невозможно сделать за государственный счет, потому что хирурги тонут в бюрократическом дерьме.
Что побуждает Генеральный медицинский совет считать современных врачей настолько глупыми, чтобы учить их думать? Поразмышляйте об этом. Практически каждое кардиохирургическое отделение в стране пострадало из-за публичных скандалов, связанных с работой в условиях повышенного давления, катастрофической нехваткой персонала и плохим оборудованием. Некоторые из моих пациентов умерли после операции из-за того, что у нас отсутствовали постоянные хирургические и сестринские бригады. Это были смерти в результате так называемого «неудавшегося спасения»; пациентов можно было спасти, если бы персонал оказался более опытным и приложил больше усилий.
Генеральный медицинский совет с одной стороны требовал от хирургов «продуктивного самоанализа», с другой – продуктивности в операционной. Что никак не может сочетаться.
Немногие могут позволить себе недвижимость в Оксфорде, поэтому в больнице было очень много временного персонала, который обходился баснословно дорого. Когда Генеральный медицинский совет заявляет, что «бригады и группы начинают лучше заботиться о пациентах и предоставлять услуги более высокого качества, когда у них есть возможность вместе заниматься рефлексией», я отвечаю: «Покажите мне гребаную бригаду, и тогда мы найдем, о чем порефлексировать». Не только о том, что пациента только что убили.
Именно в этот момент пришел неразговорчивый врач-румын, чтобы взять у меня кровь на анализ. Он ничего не сказал, кроме банального: «Мне нужно взять у вас кровь», но он умело нашел вену с первого же прокола. Он знал, что нужно снять жгут перед тем, как извлечь иглу, чтобы у меня не началось кровотечение. После этого он протянул мне форму информированного согласия и велел ее подписать, что я с радостью сделал. Меня избавили от пугающего разговора о возможных осложнениях, после которого любому здравомыслящему пациенту захотелось бы сбежать.
Некоторые из моих пациентов умерли после операции из-за того, что у нас отсутствовали постоянные хирургические и сестринские бригады.
Когда молодой человек собрался уйти, я сказал: «Пожалуйста, передайте профессору Крэнстону, что я не хочу, чтобы мне переливали кровь. – Затем, искушая судьбу, я добавил: – Если во время операции у меня произойдет смертельный инсульт, я готов стать донором органов». Я поступил как альтруист, но врач уже не слышал меня, так что мой жест остался неоцененным. С введением презумпции согласия вместо добровольного пожертвования я пересмотрел свое решение. Это как возврат к эпохе похищения трупов.
Я все еще читал, одетый в белый больничный халат, когда в палату вошел анестезиолог Оливер Дьяр. Я знал Оливера более двадцати лет: он был одним из врачей отделения интенсивной терапии, работавших с моими пациентами.
В своей бескомпромиссной манере он сказал: «Стив, ты мог бы согласиться на эпидуральную анестезию и оставаться в сознании, но, честно говоря, мы не хотим, чтобы ты вмешивался. Это не поможет тебе выбраться отсюда быстрее. Поэтому сейчас я тебя усыплю и назначу обезболивающие, которые ты будешь принимать после операции. Увидимся через несколько минут».
Я хотел, чтобы короткая встреча с человеком, который будет отвечать за мою анестезию и жизнь, была именно такой. Мне совершенно не хотелось сострадания, эмпатии и другого эмоционального дерьма, которое никак не влияло на результат операции. Я немного боялся, что проснусь во время процедуры, но не стал говорить об этом, чтобы не обидеть анестезиолога. Через несколько минут я пошел в операционный блок в халате и тапочках от Marks & Spencer. Забрался на каталку и уставился в полоток, а затем, ощутив укол иглы в руку, впал в бессознательное состояние. Анестетик вошел, сознание ушло.
Введение презумпции согласия на донорство своих органов – это как возврат к эпохе похищения трупов.
Манжета для измерения артериального давления, сдавливавшая мою руку, разбудила меня часом позднее. Мне показалось, что я вышел из тумана в незнакомую местность. Я смотрел на послеоперационную палату, которую привык видеть из коридора операционного блока, и не мог понять, где я. Вдалеке звучали голоса, а затем я услышал вопрос, который, похоже, был адресован мне: «Как вы себя чувствуете?»
Это была моя медсестра в фиолетовой униформе. Рефлекторно я нащупал под одеялом жесткую трубку, выходившую из мочевого пузыря. При этом я задел трубку капельницы и сдвинул канюлю с тыльной стороны своей левой руки, из-за чего ощутил жжение. Это привело меня в чувство и сместило фокус с ног медсестры. Жидкость лилась в мой мочевой пузырь из гигантского пластикового контейнера, а затем выливалась в пакет, прикрепленный к катетеру. Туда она входила кристально-прозрачной, а выходила уже ярко-розовой. Я понял, что кровотечение было несильным, поскольку в противном случае жидкость была бы темнее. На стойке для капельницы я не увидел пустого пакета из-под крови, на основании чего решил, что операция прошла хорошо. Я ощутил сильнейшую эйфорию. После десяти лет мучений я наконец собрался с духом и решил проблему. Мне даже было менее дискомфортно, чем я ожидал.
В 14:00 я позвонил семье, чтобы подтвердить свое выживание, а затем вернулся в комнату с привидениями. От скуки я снова начал просматривать журналы. В «Британском медицинском журнале» мое внимание привлекла статья в постоянной рубрике «Общая картина». Статья называлась «После десяти лет ожидания пациент просит предоставить ему донорское сердце». Это было уже второе донорское сердце для мужчины, который десять лет ждал трансплантацию, сидя дома. Подумайте о том, что только пациенты,
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 79