захочу быть в гареме — то я буду в гареме — делает совершенно нелогичный вывод Шизука. Я вздыхаю.
— По крайней мере давай не будем называть это гаремом — предлагаю я: — если тебе так уж хочется — заведи себе собственный.
— Хм! — в глазах у нее что-то мелькает: -а ведь верно! Я могу не ограничивать себя только одним парнем!
— Алилуйя… — говорю я: — и раз уж мы все решили — может пойдем назад? А то у меня мама будет волноваться. Скажет, что я бедную девочку охмурил, заморочил и все такое прочее.
— В чем-то она права — задумчиво говорит Шизука: — у меня все в голове перевернулось с ног на голову.
— С головы на ноги — отвечаю я: — и это только первый раз. Впереди еще много чудесных открытий.
— А я всех узнала — говорит Шизука: — это ж наша староста с нами была. Вот на кого бы ни в жизнь не подумала.
— Не, не, не. — отвечаю я: — все что происходит в бойцовском клубе — остается в бойцовском клубе. Хочешь такие вещи обсудить — подожди следующего раза.
— Ну между собой-то можно — удивляется она: — а с кем я еще говорить о таком могу? Только с тобой.
— Хм… ладно, со мной можешь. — разрешаю я, понимая, что мне нужен постоянный контакт с ними. Во избежание.
— У нас шкафчики в раздевалке рядом — объясняет она: — я ее по родинке узнала. И по … другим достоинствам. А когда у нас в следующий раз сбор?
— Посмотрим… — говорю я: — ну, что, пошли домой?
— Как-то неловко получилось — я как девчонка какая-то убежала… сама не знаю, что на меня нашло — говорит Шизука. Я разворачиваю ее к себе и смотрю ей в глаза.
— Вот уже несколько лет мы ходим в одну школу и один класс — говорю я: — но по-настоящему узнавать тебя я стал только сейчас. В тебе столько внутренней силы, что ты можешь горы своротить. Твоя проблема в том, что ты сама с собой борешься. Прекрати это немедленно, и ты сможешь все. Тебе не нужно бороться с собой. Ты — достойна любви и уважения и именно это я к тебе и испытываю. Вот сейчас, например. Ты не сделала ничего предосудительного. Мои родные будут только рады тебя видеть. Так что пошли, хотя бы попрощаешься как должно, раз уж ты такую кашу заварила.
— Разрешить себе? — шепчет она, опуская взгляд.
— Разреши. — киваю я: — прекрати считать себя человеком второго сорта. Ты — достойна. Уже по факту своего существования. Если кто-то когда-то сказал тебе, что любовь нужно заслужить, то это неправда. Правда в том, что не все будут тебя любить. Не все будут тебя уважать. Не все будут помогать тебе или сочувствовать. Но тебе и не нужно, чтобы это делали все. Достаточно нескольких человек. А иногда — одного. Даже если это ты сама.
— Страшно — выдыхает она и трясет головой: — ладно! Я пойду с тобой обратно. Мама у тебя хорошая.
— А то! — с гордостью говорю я: — ты еще моего отца не видела. И сестренку мелкую. Хотя она-то тебя со всех сторон, наверное, уже разглядела.
— Мне бы такую семью — невольно вырывается у нее.
— У каждой семьи есть за что ее любить — отвечаю я: — это раз. Ну и самое главное — тебя из нашего дома никто не гонит. Оставайся сегодня. У нас тут поход в «Аэон» запланирован и вообще. Мама будет рада.
Глава 23
Интересен культурный код аборигенов — думаю я, обозревая натюрморт на моей парте. На моей парте лежит свежая булочка с якисобой, в запотевшей пластиковой обертке и небольшая баночка с газировкой. Персик. Интересно то, что общество японских школьников далеко от абстрактного идеала совершенного общества и тут вполне могут и травить всем классом и издеваться, заставлять какие-то вещи делать, испортить имущество, но в то же самое время — никто и никогда не тронет твой шкафчик для обуви, хотя никакого замка там нет. Вот ненавидят тебя так, что кушать не могут, но в твой шкафчик не полезут, хотя там и замка никакого нет. Никто не станет, допустим портить твою обувь какими-нибудь вонючими жидкостями и или резать ее. На каком-то глубинном уровне у всех здесь выработано уважение к частной собственности в отсутствие хозяина. При тебе тебя могут толкнуть, уронить, замарать одежду, что-то отобрать. Но без тебя — никогда. Точно так же относятся и к вещам на твоей парте. Если на парте лежит не явный мусор, а какое имущество, представляющее хоть какую-то ценность — никто трогать не будет. Если забыл, уходя из школы — то дежурные просто уберут в твой же шкафчик в классе. Опять-таки, что ты там у себя в шкафчике хранишь — твое дело, лишь бы не пахло на всю школу.
Потому кто-то, кто положил на мою парту булочку и баночку с газировкой — был уверен, что я получу и то и другое в полном объеме. Моя утренняя жизнь уже стала превращаться в рутину — встать, помыться, съесть завтрак, выслушать ма (будь умницей в школе, не задирай никого!), мелкую заразу, которая называет себя моей сестрой (братик от рук отбился!), одеться, пройти все необходимое расстояние до школы, переобуться, поздороваться с Томоко, кивнуть Наоми, которая делает вид, что ни капельки не смущается и вообще, обменяться «тайным» взглядом с Шизукой, дать понять Дзинтаро, что вижу его, получить такое же послание в ответ и пройти за свою парту. Разложить на ней учебники и ждать начала урока.
Сегодняшний день отличался от предыдущих наличием взятки на моей парте и отсутствием в классе Хироши. А, нет, появился. Своим поведением наш Макиавелли добился уникального статуса в классе — он вроде есть и его вроде нет. То есть когда он хочет обратить на себя внимание — то ведет себя нарочито вызывающе, словно клоун из затрапезного провинциального цирка, с его намеренно плоскими и затасканными шуточками. Но в остальное время его не замечают. Думаю, что подсознательно он воспринимается как человек, с которым рядом немного неуютно. Словно бы у него есть свой отвратительный запах — но не физическая вонь, а скорее что-то ментальное.
