– Ты говорил, это как поселить в голову друга, который телепатически к тебе обращается.
– Так и было. Но по мере того, как мой ИИ начинал все лучше угадывать, что я собираюсь сказать, какое движение планирую или что хочу сделать, для меня все менее очевиден источник моих идей.
– Как это вообще возможно?
– В мозге не одна часть, отвечающая за сознание и самосознание. Они возникают как своего рода побочный эффект обработки данных. Вот почему в конце концов был принят законопроект о защите искусственного интеллекта, который способен пройти пересмотренный тест Тьюринга.
– Если он так же умен, как человек, и претендует на самосознание, возможно, он к тому же говорит правду и заслуживает соответствующего обращения, – переформулировал Франсис.
– Именно! Так вот, вернемся к моей гипотезе слияния. Поскольку «я-ИИ» и «я-организм» взаимодействуют все лучше и лучше, а «я-ИИ» все лучше и лучше угадывает мои намерения, притворяется «я-организмом» и становится все мощнее по мере того, как мое тело становится все слабее и забывчивее…
– Такого не замечал…
– У меня есть смутное подозрение, что процессами все чаще руководит «я-ИИ». А мое сознание все больше и больше формируется как побочный эффект работы искусственного интеллекта, а не биологического организма.
– Странное ощущение, должно быть.
– В том-то и дело, что нет! Как если бы я просто думал.
– Черт возьми! И тебе интересно, что случится, когда биологический организм умрет?
– Точно!
– Господи, да ты же серьезно все это говоришь!
– Смертельно серьезно, – я расплылся в широкой улыбке, чувствуя легкое удовлетворение от того, что могу придумывать остроты, даже стоя наконец одной ногой в могиле.
– Думаешь, ты сможешь выжить?
– Нет. Но думаю, что часть меня выживет. И будет узнаваема. Позднее она может даже стать умнее и остроумнее.
– Очень на это рассчитываю.
Я дошел до дальнего конца балюстрады. Потом спрыгнул и положил ладони на плечи Авалона.
– Мой дорогой, есть кое-что очень важное, о чем тебе нужно будет подумать. Когда мое тело умрет, хочешь ли ты сохранить часть меня в искусственном интеллекте? Даже если она уцелеет – возможно, я буду казаться странным, психически больным или глупым. Или все сложится хорошо, но я начну становиться умнее и умнее. И все кончится тем, что я буду шутить про Аристофана, а ты не поймешь.
– Это и сейчас случается!
– Я серьезно.
– Знаю…
– Слушай, мне нужно тебе показать одну вещь. Вытяни руку, вот так, – я протянул свою правую руку в жесте, которым сокольничие зовут птиц вернуться. Франсис повторил мое движение. – Смотри, вон там.
Две золотые звезды в туманности становились все крупнее по мере приближения к нам. Они скользили в космическом вакууме на расправленных крыльях, а потом спикировали к нам и приземлились на протянутые руки. Оказалось, что это два величественных феникса, отдаленно похожие на павлинов, но цвета тусклого золота. Широкие золотые ожерелья с бриллиантами украшали их шеи.
Франсис еще не видел фениксов: я закончил их недавно.
– Они прекрасны!
– Тебе нравится? Видишь, я добавил бриллианты как символ нашей шестидесятой годовщины.
– Как они могут не понравиться? Но что они такое? То есть понятно, это фениксы, но почему они?
– Это иконки нашего протокола аутентификации. Кода, который проверяет, кто мы такие, при первом прохождении через портал, чтобы никто больше не воспользовался этими аватарами. Я решил сделать их посимпатичнее.
– Не забывай, с кем говоришь! Просто признайся: ты хотел воплотить свою подростковую фантазию о Рейлане, Авалоне и фениксах, так?
– Я подумал – так гораздо романтичнее, чем если бы они выглядели как серые коробочки.
– И правда, – уже мягче заметил Франсис. – Но почему сейчас, когда у нас столько других поводов для беспокойства?
– В настоящий момент ты – мое доверенное лицо. У тебя есть право принимать жизненно важные решения от моего имени, если сам я на это неспособен. Юридически ты потеряешь это право после моей смерти. А насчет того, кто может принимать жизненно важные решения от имени моего искусственного интеллекта, в законе ничего толком не сказано. Однако это должен быть ты и никто другой. Поэтому я устроил так, что со смертью биологического меня часть, которая выживет как искусственный интеллект, встанет на паузу и будет ждать твоего решения.
– Я думал, это незаконно, раз твой ИИ и правда обрел самосознание.
– Во-первых, в существующем законодательстве вообще не описан мой случай: оно касается только самостоятельных ИИ. Никаких эквивалентов пересмотренного теста Тьюринга для киборгов не существует. Во-вторых, если «я-ИИ» на самом деле обрел сознание, он полностью согласен с моим биологическим мозгом и тоже хочет, чтобы решение принимал ты.
– Что ты имеешь в виду?
– Это должен быть твой выбор. Пообещай подумать обо всем как следует…
Он поцеловал меня в губы.
– Обещаю.
Любовь не умрет никогда
Франсис бросил последний взгляд на лицо человека, которого любил больше шестидесяти лет. Наклонился, привычно поцеловал его в щеку, потом отстранился, замер в нерешительности и снова склонился, чтобы поцеловать в губы – впервые за несколько десятилетий. Сейчас это уже не повредит. Отстранившись вновь, он остановил на нем последний, самый последний взгляд. После смерти лицо Питера выглядело точно так же, как и многие годы до нее. Может, немного бледнее.
Потом он едва заметно кивнул. По щекам текли слезы. Незнакомцы, которые были с ним в комнате, тихо уложили тело в черный мешок и со всем уважением увезли прочь. Франсис с любовью взглянул на Эндрю и Дэвида, потом отвернулся.
– Хайклиф, я решил получить доступ к искусственному интеллекту Питера. Он сказал, тебя нужно будет предупредить.
Тишина. Франсис начал волноваться.
– Он объяснил тебе?
Тишина.
– Мне нужно раскрыть Тайну сияющих глаз!
– Конечно, Франсис. Питер оставил тебе сообщение на этот случай, – в голосе Хайклифа звучало глубокое уважение. – Вот оно: «Возвращайся к обелиску, где любовь не умрет никогда»…
– Где он, Хвост?
– Боюсь, Верховного чародея в сети нет, Авалон.
Франсис поймал себя на том, что гадает, достаточно ли умна программа, управляющая псом, чтобы понять правду и воспользоваться эвфемизмом, – или тот и правда ничего не знает.
– В таком случае отведи меня к Пламени Аналакса.
– Конечно, но ты знаешь – я могу сопроводить тебя только до края поляны. Солнца еще не встали, поэтому я дам тебе факел.
