домой. Граф Леру был прав – вряд ли в ближайшее время Алану стоило опасаться нового нападения. Оставалось только понять – было ли об этом покушении известно Эльзару Восьмому. Впрочем, сейчас и это было неважно.
Я добралась до спальни и упала на кровать, не раздеваясь. Да так и заснула, постаравшись выбросить из головы все дурные мысли.
Я провела несколько беспокойных дней, прежде чем граф Леру сообщил мне, что Алан пришел в себя. Он был еще слишком слаб для серьезных разговоров, и маг боялся, что сильное волнение может негативно сказаться на самочувствии его величества, поэтому еще почти неделю он не позволял увидеться с ним ни мне, ни королеве Лилиан.
За это время много чего произошло. Барон Дюваль провел серьезное расследование и в доме герцога Дюплесси разыскал слугу, который подтвердил, что на протяжении нескольких лет передавал информацию о своем хозяине герцогу Лурье. Свое предательство он оправдывал тем, что Лурье убедил его, что делается это всё исключительно для блага государства. Он признался и в том, что сообщил ныне уже покойному министру о серебряном кубке, который герцог Дюплесси собирался подарить Алану.
Правда, это не помогло снять обвинения в покушении на убийство с доблестного генерала, и тот по-прежнему оставался в тюрьме. Мне показалось, что его величество Эльзар Восьмой вообще не имел большого желания разбираться в этом деле – быть может, боялся, что если подозрения в отношении герцога Лурье подтвердятся, то это бросит тень и на него самого? Впрочем, у его величества для столь вопиющего бездействия имелись некоторые основания – он сам тяжело болел. И я, и граф Леру, и барон Дюваль полагали, что это тоже было связано с магическим откатом.
Мы с Мелани, как могли, поддерживали матушку герцога Дюплесси. Герцогиня не сомневалась, что сын невиновен, но сильно страдала, думая о том, как тяжело ему в тюрьме. Почти каждый день мы встречались и с Дидье. Месье Бонье, видя трогательную преданность сестры, заметно смягчился, и я часто видела, как они беседовали о чем-то. Однажды Мелли почти с восторгом сообщила мне, что ее брат узнал брошку на ее платье, которая когда-то принадлежала их матери. Но дальше этого его память пока не продвинулась.
В это утро я позволила себе поспать дольше обычного, и когда проснулась, за окном уже ярко светило солнце. Берил причесала меня и помогла мне одеться.
– Изволите завтракать в спальне, ваша светлость?
– А его светлость? Он уже позавтракал?
Про Мелани можно было не спрашивать – она была ранней птичкой.
– О, да! – подтвердила горничная. – Его светлость уже в парке, – тут она отчего-то смутилась и бросила на меня почти виноватый взгляд. – С ним его сиятельство граф Изумрудный. Простите, может быть, я не должна была пускать графа к нам в парк. Он спросил вас, а я сказала, что вы еще почиваете. А он ответил, что дождется, пока вы проснетесь. А его светлость как раз хотел покататься на пони. И я подумала, что раз его сиятельство ваш друг, то не будет ничего дурного…
Я вскрикнула и бросилась к окну.
Они трусцой ехали по зеленой лужайке – два самых важных мужчины в моей жизни. Но не на пони, а на лошади Алана. Мой сын сидел впереди его величества, а тот осторожно придерживал его.
– Я сделала что-то не так, ваша светлость? – испугалась Берил.
– Нет-нет, ты всё правильно сделала! – я поцеловала ошалевшую горничную в щеку и бросилась из дома.
Я обогнула наш особняк, совсем не думая о том, что быстрый бег собьет дыхание и повредит прическе – я вспомнила об этом только тогда, когда остановилась и попыталась привести себя в порядок.
– Мама, ты посмотри, какая славная лошадка! – закричал, завидев меня, Джереми. – Его величество пообещал, что подарит ее мне, если ты не станешь возражать. А ты же не станешь, правда?
Алан помог ему спуститься, и сын подбежал ко мне, схватил за руку.
– Ты же разрешишь мне ездить на настоящей лошади, мамочка? Я ведь уже взрослый!
– Ваш сын, ваша светлость, столь же отличный наездник, сколь и фехтовальщик! – Алан тоже спешился и уже шел в нашу сторону. – Если хотите, ваша светлость, – обратился он к Джереми, – то можете прямо сейчас отвести Маркизу в конюшню.
Джереми зарделся от похвалы и ухватился за узду – подобное предложение ему не нужно было повторять дважды.
– Рада видеть вас в добром здравии, ваше величество! – это были явно не те слова, что я должна была ему сказать, но я разволновалась так, что ничего другого мне не пришло в голову.
А вот Алан оказался способен на куда более решительные действия. Он просто взял мои руки в свои, заглянул мне в глаза и спросил:
– Джейн, ты помнишь наш предыдущий разговор? – кажется, он впервые обратился ко мне на «ты». – Ты обещала мне, что если при нашей следующей встрече я повторю свой вопрос, то ты ответишь на него по-другому.
– Но…
Он одновременно мягко и решительно закрыл мне рот своей ладонью.
– Джейн де Трези, ты выйдешь за меня замуж?
Мне так многое нужно было ему рассказать, но всё, что я смогла сейчас сделать, это лишь кивнуть в ответ.
Он убрал ладонь и строго переспросил:
– Надеюсь, это означает «да»?
– Да! Да! Да! – почти выкрикнула я.
И мне снова закрыли рот – только на сей раз уже губами.
Мы целовались прямо в парке, на виду у всего особняка, и я не испытывала ни малейших угрызений совести. Как сказала бы тетушка Жозефина, мне всегда не хватало немного скромности.
– Мы разводимся с Лилиан, – сообщил Алан, когда оказался в состоянии говорить. – Конечно, бракоразводный процесс займет некоторое время, но я надеюсь, что уже через пару месяцев мы с тобой сможем объявить о нашей помолвке. А пока не удивляйся, что бы ты ни услышала, – он заметно помрачнел, и я поняла, что королева во всём ему призналась. – Прежде всего, я хочу сообщить тебе, что принц Эдмон – не мой сын. Я сам узнал об этом только вчера, и эта ночь оказалась для меня бессонной. Сначала я сильно разозлился на Лилиан, а потом понял, что она – тоже жертва обстоятельств. Я всегда знал, что ее вынудили выйти за меня замуж и воспринимал это
