ближе к печи. Пламя успело поджечь и спалить дотла ее волосы, температура, к тому времени уже достигшая величины способной жечь человеческую плоть, также успела коснуться кожи ее лица; одежда на ней тоже местами загорелась и теперь тлела.
Женщина, тем не менее, была жива. Клара с Миленой в четыре руки потушили все, что на ней горело, и осторожно переложили обеих женщин на стол и каталку.
До приезда полиции и скорой оставалось пара минут. Чтобы находится всем вместе в одном тесном помещении и, одновременно, не упускать из вида обезвреженного маньяка, было решено перенести его в комнату с «Фениксом». В диспетчерской оставили только Ольгу Геннадьевну. Она была непротив, главное, что все, наконец, закончилось.
Иван, которому помогли доковылять до Гуляры, тут же заключил в объятия жену и дочь. Они сидели, крепко обнявшись, нежно гладили друг друга и почти ничего не говорили.
Манин постепенно пришел в себя. Озираясь по сторонам, он пытался понять, что произошло. Вопросов было много. Почему у него так раскалывается голова? Откуда тут появились две новые бабы? И самое главное, почему вместо того, чтобы лететь через космос на родную планету, он лежит лицом вниз на транспортной ленте крематорной печи? С руками и ногами накрепко связанными странными черными лентами, на которых, вывернув голову, можно прочитать «от родных», «от друзей» и «от коллег». Во рту его, к тому же, все еще хранящем вкус невостребованного праха, был кляп, из такой же красивой, расшитой золотым по черному, ленты.
Выглядел Манин неважно. Лицо, покрытое ссадинами, полученными в бою с Ложкиным, побаливало и начало опухать. На лбу через поврежденный эпидермис кровью проступила непонятная надпись. (Если бы кто-то догадался посмотреть на нее через зеркальце, он бы прочитал дату и порядковый номер одной из состоявшихся в «Хароне» кремаций).
Наконец-то послышались сирены.
Вдовы Красовские пошли встречать медиков и полицейских. Иван и Гуляра остались почти наедине – Ложкин был не в счет, он все так же лежал в отрубоне, а Манин что-то совсем тихо бубнил через свой кляп сам себе. Возможно, объяснял Голосам, что и почему пошло в утвержденном ими Плане не так.
– Все закончилось, – сказал Иван негромко, чтобы не потревожить Варвару, которая, убаюканная плачущей от счастья матерью, почти заснула. – Мы все это забудем и будем жить долго и счастливо. Никто и никогда не причинит нам больше вреда. Ни тебе, ни нашим детям. Я очень люблю вас, мои милые. Я никогда…
Лирические признания Ивана грубо прервал неприятный механический звук.
Черешнины синхронно повернули головы в сторону его источника. И не поверили глазам: створки «Феникса» снова были распахнуты, а лента, на которой лежал Манин, вновь пришла в движение, увозя его во все еще раскаленную пасть печи.
– Что происходит?! – воскликнул Черешнин.
Гуляра покрепче прижала к груди малышку, и отвела от печи взгляд.
Ничем другим объяснить происходящее было нельзя: кто-то управляет «Фениксом» из операторской!
Превозмогая боль, на одной ноге Иван поскакал туда.
Распахнув дверь, он ворвался внутрь. И не сразу понял, что на него направлено дуло пистолета.
– Стой на месте! – выкрикнула Ольга Геннадьевна, сжимавшая в руках пистолет своего сына. – Не подходи!
– Вы что? Там же… – Иван не воспринял угрозу всерьез и двинулся к пульту.
– Я не шучу! – крикнула мать Манина еще громче и Черешнин остановился.
Он бросил взгляд на экран. Лента неумолимо двигалась к распахнутым створкам. Гуляра пробовала стащить Манина с ленты, но у нее ничего не получалось. Слишком он был здоровый, да к тому же совсем ей не помогал. Даже без звука было понятно, что он в безумии хохочет, не отдавая себе отчет в том, что с ним происходит.
– Что вы делаете? Он же сгорит! – воскликнул Иван.
– Я не буду повторять, – произнесла жестко Ольга и снова двинула в сторону Ивана пистолетом. – Он должен умереть, и ты этому не помешаешь.
– Но это же ваш сын! – крикнул Черешнин.
– Вот именно! – Ольга сверкнула глазами. – Я не дам держать его, как зверя в клетке, в психушке до конца его дней. Я сама прошла через это, я знаю, о чем говорю. Это я дала жизнь этому чудовищу. Мне и решать, что с ним будет. Пусть зверь, который живет у него внутри, сгорит вместе с ним.
Иван с ужасом смотрел на безумную мать безумного сына. В том, что она говорит серьезно, у него не было ни малейшего сомнения.
Манин тем временем уже вплотную приблизился к печи, пламя уже принялось его жечь. Рот прокурора искривился – видимо, он начал орать от боли.
– Простите я не смогу, – сказал Иван и медленно потянулся к пульту.
– Не смей! – прошептала мать Манина. – Не смей, дурак! Я тебе сказала…
Гуляра, у которой так и не получилось справиться с огромной тушей бывшего начальника, прямо на ее глазах начинавшего в прямом смысле гореть огнем, после первого, и так сильно встревожившего ее выстрела, услышала, как в кого-то выпустили целую обойму.
Глава 13
Прощание
Немногочисленная похоронная процессия двигалась за катафалком, медленно ползущим по заснеженной кладбищенской дороге. Погода выдалась морозная и почти безветренная. Солнца, впрочем, видно не было. Пасмурные облака, равномерно размазанные по небу до состояния плотной грязно – серой пелены, пропускали через себя минимум света. День был весьма неуютный и без похорон.
– Кремировать было бы дешевле, конечно, – высказала вслух не дающую ей покоя мысль Тамара Николаевна.
– Свои же люди там тем более, – поддакнул одетый по случаю траура в черную кожаную куртку Георгий Брыкун.
– «Харон» закрыт до сих пор, – сухо ответила на это Гуляра, поправив выбившуюся из-под черного платка прядь волос. – Да и я лучше в десять раз больше заплачу, чем хотя бы раз еще это увижу.
– Нда, – Тамара поняла, что сказала лишнее.
Девочка натерпелась многого, надо бы с ней поделикатней.
Катафалк, доехав до поворота к выкопанной могиле, остановился. Дальше гроб с телом следовало нести на руках.
– Ну, мужики, взяли? – скомандовал Брыкун и Вася Ложкин, а также сын и отец Беринзоны, подошли к гробу.
Предложил свою помощь еще участник процессии, но ее решительно отвергли.
– Куда ты, со своей рукой – то? – грубовато отогнал Черешнина Жора Брыкун. – Роза и при жизни, дай бог, килограммов сорок весила. Без тебя справимся.
Хромающий, с рукой на перевязи Иван послушно вернулся к супруге.
– Кота, Тамара сказала, нам завтра завезет, – сообщил он ей. – Пусть с нами будет. Он нам жизнь, в конце концов, спас.
Гуляра ничего не ответила, лишь крепче сжала
