как Брул, или Канану, или Ту, или Келькор…
Кормак затряс головой в точности как Бран прежде него и, отсалютовав напоследок — на что Кулл ответил со всей варварской царственностью, — повернул коня и рысью поехал прочь.
Забравшись на западный кряж, он остановился… Южнее колебалось легкое облачко пыли и уже была видна голова движущейся колонны. Кормаку даже показалось, будто земля доносила размеренное содрогание — там, вдалеке, ее попирали слитно шагавшие ноги тысячи с лишком латников. Кормак спешился, и один из его вождей, Домнейл, взял коня и повел его по склону прочь от долины, туда, где стояла тенистая роща. Лишь случайные малозаметные движения выдавали тому, кто знал, что там притаились пять сотен всадников. Сейчас они держали своих лошадей под уздцы, чтобы не дать ни одной из них случайно заржать.
Кормак подумал о том, что не иначе Боги сотворили эту долину нарочно затем, чтобы Бран сегодня устроил римлянам здесь засаду. В ней совсем не росли деревья, да и склоны были совсем голыми, если не считать вереска человеку по пояс. Но по внешним, обращенным прочь от долины, сторонам обоих кряжей, там, где собралась почка, смытая дождями с каменных скал, росло довольно леса, чтобы укрыть полтысячи всадников и пятьдесят колесниц…
Кулл стоял во главе своих викингов в северном конце долины, на виду, и с каждой стороны его прикрывало полсотни стрелков-пиктов. По ту сторону западного кряжа засели конные гэлы. По верху склонов, прячась в густом вереске, залегла сотня пиктов, и каждый держал на тетиве стрелу. Остальные пикты таились по восточному склону, а за ними наготове стояли бриттские колесницы. Ни они, ни гэлы на западе не смогут видеть, что будет твориться в долине, но, когда придет время, им подадут заранее оговоренный сигнал…
Длинная воинская колонна уже втягивалась в устье долины. Передовые разъезды — легковооруженные всадники на быстрых конях — веером рассыпались между склонами. Они подскакали галопом почти на расстояние выстрела к отряду, молчаливо перегородившему ущелье, и здесь помедлили. Одни развернули коней и помчались назад, к своим основным силам, другие, разделившись, начали взбираться по склонам, желая взглянуть, что же там, дальше.
Это был очень важный момент… Если они заподозрят неладное — считай, все пропало! Кормак распластался в вереске и только изумлялся про себя умению пиктов буквально становиться невидимыми. Вот прямо у него на глазах всадник проехал не далее чем в трех футах от того места, где, как было известно гэлу, таился пиктский стрелок. Тем не менее римлянин ничего не заметил…
Вот разведчики поднялись на вершины обоих кряжей и принялись озираться. Потом большая их часть развернула коней и без особой спешки поехала обратно. Кормак только головой покачал — такой способ разведки показался ему уж очень бездарным. Ему никогда прежде не доводилось драться с римлянами, и он не успел познакомиться с их беспредельной самоуверенностью, не имел возможности убедиться, что в одних случаях они были невероятно проницательны и хитры, а в других — столь же невероятно тупы. Ну а вступавший в долину отряд имел все основания для беспечности, по крайней мере военачальники были в этом уверены. Вот уже много лет каледонцы не отваживались поднимать против Рима оружие. Опять-таки, значительная часть воинов были в Британии новичками, они принадлежали к легиону, недавно размещавшемуся в Египте. Они презирали возможных врагов и не видели для себя сколько-нибудь серьезной опасности.
Хотя… погодите-ка… На противоположной стороне долины три всадника скрылись за гребнем. А по эту сторону один разведчик, сидя в седле не более чем в ста футах от залегшего Кормака, как-то очень уж долго и пристально вглядывался в сумрак под деревьями, росшими ниже по склону… Кормак увидел тень подозрения на загорелом ястребином лице. Вот всадник даже повернулся, словно желая окликнуть товарищей… Однако потом повернул коня и, пригнувшись в седле, поехал по склону вниз. Сердце Кормака заколотилось о ребра. Вот сейчас этот человек ударит коня пятками и галопом помчится обратно — поднимать переполох! Гэла страшно подмывало вскочить и броситься на римлянина как был — пешим. Надо думать, тот явственно ощущал в воздухе некое напряжение — еще бы, ведь его буквально сверлили со всех сторон сотни свирепых пристальных глаз. Теперь он находился примерно на середине склона, то есть люди в долине уже не могли видеть его. И вот напряженную тишину нарушил звон невидимой тетивы… Римлянин придушенно ахнул, высоко вскинул руки… Его конь вскинулся на дыбы, и всадник полетел наземь, пронзенный черной стрелой, прилетевшей из вереска. Точно сгустившись из воздуха, рядом с конем возник приземистый карлик и схватил животное под уздцы. Живо успокоив храпящего скакуна, он повел его к подножию склона. Кругом упавшего римлянина заволновалась растительность, появилось еще несколько пиктов, мелькнул чей-то нож… И, точно по мановению руки, все с неестественной быстротой растворилось и стихло. Убитый и убийцы исчезли, словно и вовсе не бывали, и даже вереск больше не подрагивал там, где все произошло…
Гэл снова посмотрел в сторону долины. Трое скрывшихся за восточной грядой так и не вернулись, и Кормак знал, что их уже не дождутся. Ну а прочие разведчики явно успели передать начальству, что путь легионерам заступал всего лишь небольшой отряд в узкой теснине. Теперь голова колонны почти поравнялась с тем местом, где лежал Кормак. Вид обреченного воинства, шагавшего вперед с великолепной самоуверенностью привыкших побеждать, поистине завораживал… Отличные доспехи, ястребиные лица, прекрасная выучка и жесткая дисциплина — все это поражало настолько, насколько вообще что-либо может поразить гэла.
Двенадцать сотен тяжеловооруженных латников, шагавших в ногу до того слитно, что содрогалась земля! В большинстве своем они были среднего роста, широкоплечие, загорелые — испытанные ветераны множества битв. Кормак отмечал для себя их дротики, остро отточенные мечи, начищенные доспехи и гребнистые шлемы… знамена с орлами… Вот они, воины, чья поступь сотрясала мир и повергала в прах могущественные империи!.. Кстати, не все они выглядели природными латинянами. Кормак наметанным глазом отметил романизированных бриттов, а одна центурия, то бишь сотня, и вовсе состояла из светловолосых здоровяков — галлов не то германцев. Эти сражались за Рим так же яростно, как и его коренные жители, и ненавидели своих соплеменников, оставшихся по ту сторону, особо лютой ненавистью, возникающей только между своими.
С обеих сторон пешей колонны мелькали конные разъезды и поспешало прикрытие — стрелки из луков и пращники. Тяжело катились повозки, нагруженные припасами, необходимыми войску. Увидел Кормак и самого предводителя, ехавшего на своем месте. Это был рослый мужчина
