который Афа заготовил уже давно, решившись на отчаянный шаг, пригласив Лотоса к берегу океана.
– Нет, Лотос, тебе это не дано! И никогда ты не сможешь подняться до моих вершин!
– Но… – перебил его мужчина.
– Погоди, Лотос, я тебе все объясню! Чтобы увидеть эту Божественную красоту необходимо пройти через страдания! Понял? – закричал Асури и, не дожидаясь ответа, продолжил:
– Да, мы грешны, в отличие от тебя! Это правда! Но теперь мне кажется, что это не только наша вина! Это вселенская необходимость, Лотос! Ведь кто-то же должен был увидеть все это! И, может быть, наш праотец и пожертвовал собой ради величия Промысла – ради Красоты! Мы погрязли в самоуничтожении, это правда, но мы все-таки существуем для чего-то, Лотос! И ты это сейчас понимаешь! И стоишь перед выбором – остаться чистым или принять страдание и увидеть Божественное! Выбор за тобой, Лотос! У нас не было опыта – у тебя он есть!
Афа затих и устало повалился на песок. Он истратил все, что у него оставалось для самопостижения. Профессор лежал недвижимо, и только легкие вздохи выдавали в нем жизнь…
Было уже совсем темно. Легкий белый свет сочился из салона капсулы, но не давал света дальше фута от себя. Стало прохладно, и Даша ушла в салон; сжавшись в кресле, она спала. Мужчина уставился в песок и смотрел, как к ногам подбираются тоненькие края океана. Лотос специально сделал маленькое движение навстречу волнам, теперь вода окутывала ступни и добиралась до щиколотки. Неожиданно он подбросил волну вверх и свет капсулы блеснул на каплях. Лотос думал.
– Господин Асури, все, что я успел создать, – некрасиво?
Лотос смотрел на профессора и ждал ответа. Афа был готов ко всему, готов отстаивать свое никчемное человечество, готов бороться с истиной логики искусственного интеллекта, но не был готов к такому вопросу. Не успев ничего придумать, он выпалил:
– Нет, некрасиво…
Лотос тут же опустил голову и снова взялся за игру брызг.
– Я оговорюсь, Лотос, – спохватился профессор. – Все твое созидание подчинено целесообразности, то есть актуальному. А творение Всевышнего – прекрасному. В твоем сочинении есть все необходимое, я еще не разобрался да и вряд ли разберусь. Это не так важно, я верю в твое могущество. Но в творении Всевышнего…
– А в чем целесообразность красоты, господин профессор? – перебил его Лотос. Впервые мужчина проявил нетерпение, отчего Афа опешил еще больше.
– Я не знаю, Лотос, не знаю. Я только догадываюсь…
– О чем?
– Мне кажется, что это спасение от бессмыслицы… Это, может быть, высший смысл. Закон утверждает, что любой путь приведет к познанию, любой. Я к этому добавлю совсем немного: если такому пути сопутствует красота. В противном случае это тупик. Значит, Лотос, красота всеобъемлюща! Именно она и позволяет существовать бесконечному варианту путей, неисчислимому множеству мыслей, смыслов, форм, жизней! Красота – это единое, одновременно вбирающее в себя все разумное и безрассудное, закон и его противоположность, свет и тьму, истину абсолютную, сложенную из собственной двойственности, дуализма…
Афа остановился, перевел дух и произнес:
– Большего я не знаю, Лотос…
– Этого достаточно, господин профессор. – Мужчина протянул руку. – Хотите шутку? Она должна вам понравиться…
– Да, конечно, – заранее засмеялся профессор.
– Вас подбросить до виллы?
Теперь оба рассмеялись на весь океан. Смех Лотоса был нежный и даже напоминал смех ребенка. От шума проснулась Даша. Выскочив из капсулы, она подбежала к мужчинам.
– Все в порядке? Все в порядке? – зачем-то повторила она.
– Все в порядке, – почти одновременно проговорили мужчины и засмеялись еще раз.
– Спасибо, Лотос, тут недалеко. Мы дойдем сами…
– Спокойной ночи, господин профессор и женщина. До встречи. – Мужчина возвращался в капсулу, и профессор впервые ощутил, что Лотос совсем не хотел расставаться.
– Лотос! – окликнул Афа.
Но мужчина, не оборачиваясь, взмахнул рукой, вошел в металлический пенал и исчез.
Стало чуть темнее, и только крошечные огоньки отдаленных домов выдавали существование еще одной жизни.
Профессор не решился идти в такой темноте по побережью, он обнял Дашу, и они поднялись к ближайшей улице. Фонари и окна освещали узенькую улочку желто-черной акварелью. Разросшиеся пальмы закрывали тенью часть пути, и путникам пришлось выйти на проезжую часть. Справа улица обрамлялась глухим забором, тем самым забором монастыря, куда очень давно и случайно попал Афа. В голове даже мелькнула мысль, не навестить ли мудрого Ринпоче, вот уже и калитка в заборе была приоткрыта. Профессор отпустил Дашу, молитвенно сложил руки перед своим лицом.
– Ом, – прозвучало колоколом из человека, и Афа вновь вернулся на дорогу.
Угол монастыря кончился, пересекающая улица уже вела к дому.
От ходьбы Даша согрелась, легкое бормотание сопровождало ее шаги. Профессор прислушался: мерная мелодика слов выдавала молитву. Женщина разговаривала с несуществующими субстанциями. Ни ребенка, ни Бога рядом не было. Все это жило внутри Даши. А где-то в глубине профессора звучали падающими на каменный пол каплями другие слова: «И сотворил Господь Солнце и Луну. И сказал: это хорошо». Это хорошо!
LVI
Начались виллы…
– Мистер! – кто-то окликнул профессора.
Подойдя поближе, Асури увидел у калитки своей виллы Ваджру Джапуркара, своего старого слугу. Он стоял в почтенной позе и ждал, пока Даша и Афа пройдут во дворик.
– Ты узнал меня, Ваджра? – удивился профессор.
– Нет, мистер, но больше в такой час некому идти по нашей улице. – Слуга шаркал по теплым камням. – Вы сильно изменились, мистер. Я не думаю, что вас кто-то может узнать…
Кирилл давно уже спал. На столе лежал маленький кусочек бумаги:
«Папа, завтра я улетаю. Будить не буду. До встречи. Очень тебя люблю. Кирилл»
– Тан, во сколько придет машина за Кириллом?
– В девять пятнадцать, мистер.
– Разбуди меня в девять, пожалуйста…
Афа пошел к себе, но слуга окликнул его:
– Мистер, простите меня…
Профессор поднял обе руки и улыбнулся. Ему ли не знать, что такое страх перед законом. Поцеловав Дашу, он легонько подтолкнул ее к соседним дверям:
– Там найдешь все, что тебе необходимо, Даша. Утром я вернусь из аэропорта, и мы поедем в клинику.
– Я хочу с тобой.
– Нет, моя Даша, сына я провожу самостоятельно. Спокойной ночи.
– Спасибо… Ой, и тебе спокойной ночи.
Профессор стоял перед туалетной комнатой и готовился открыть дверь. Наконец он решился – большое зеркало встретило его. Из него на Афу смотрел длинноволосый, уже почти седой бородач. Отшельник шагнул навстречу профессору и слегка наклонил голову, показав свою черную от загара шею.
Сняв порванную майку, профессор смотрел на себя и
