Она подошла к двери дома напарницы и вынула универсальный ключ.
В помещении поработали «чистильщики», это было видно. На всех вещах лежал тонкий слой дактилоскопического порошка.
— В этот раз изолирующий состав не понадобится, — сказала она Рорку.
— И на том спасибо.
— Приличная мебель, немного аляповатая, — начала комментировать Ева, двигаясь по гостиной. — Не слишком много и без «пылесборников». Для нее это не дом.
Она пристально посмотрела на обивку диванов, где буйно цвели пурпурные и розовые бутоны.
— Это только у меня так или от них и впрямь глаза режет?
Она намеренно держалась непринужденно, чтобы и он тоже мог расслабиться.
— Я как раз хотел полезть за солнцезащитными очками.
— Если совсем скучно становилось, могла сидеть тут, смотреть телик, можно было просто жалюзи опустить. Незачем соседям свой нос к ней совать. Одиноко, наверное, ей было жить тут одной, ждать, когда он выберется на свободу, но мужиков к себе она не водила. Может, конечно, и сама к ним ходила, отрывалась на стороне. Скорей всего, в одном из своих амплуа.
Она прошла в ванную на первом этаже. «Полотенце только одно», — тут же подметила Ева.
— Явно не для гостей, — сказала она. — Просто для себя, если в туалет захочется. В мусорной корзине или на полочках если что и было, «чистильщики» это уже забрали. Здесь ловить нечего.
Она вернулась в гостиную, зашла в угол, где должен был бы стоять обеденный столик, ничего, затем в кухню.
— Ела прямо за кухонным столом, — сказала Ева, открыла холодильник. — А может, пила, — уточнила она, найдя в нем лишь четыре бутылки пива и одну, откупоренную, с вином.
В шкафу обнаружились бокалы, пара обычных тарелок и стопка одноразовых.
— Домохозяйка из нее так себе. — Ева указала подбородком на кучу грязной посуды и упаковок из-под продуктов в раковине и на столе.
— И робота, чтоб за ней убираться, в доме нет, — добавил Рорк.
— Хорошая встроенная техника, столешница мраморная, шкафчики, а ей наплевать. Это не ее. Она не этого хочет. Она хочет куда больше такого вот мещанского кукольного домика с садиком, заборчиком и двумя не в меру любопытными сволочными соседками. Она хочет жить с Айзеком на широкую ногу, как он ей и обещал. Здесь тоже ничего, — повторила она и прошла обратно в прихожую, чтобы подняться на второй этаж.
Наверху она первым делом проверила основную ванную комнату.
«Слишком много душится», — было ее первой мыслью.
Запах был слишком сильным, слишком интенсивным, слишком удушающим. Воспоминание пришло неожиданно и ошеломляюще, как удар в лицо. Она зашаталась.
— Ева! — Рорк схватил ее за руку.
— Слишком сильно. Чувствуешь? Приторный запах — с гнильцой, как цветы, застоявшиеся в вазе. Прямо тошнит от него, — проговорила она, но когда Рорк потянул ее из комнаты, Ева уперлась: — Нет. Я вспомнила. Я вспомнила. Спальня, их комната. В ней всегда именно так пахло. Слишком сильно. Слишком много духов. И секса. Потные тела и духи. Целая куча флаконов, бутылочек. Помады, дезодоранты, пудры. Нельзя трогать — иначе побьет. Она все равно побьет, потому что я тупая как жопа, уродливая и всегда лезу под ноги.
— Нет. Нет, детка.
— Да я в норме, в норме, просто воздуху не хватает, — выдохнула она. — Открой окно, а? Господи, да открой же ты это окно!
Рорк рывком поднял жалюзи и распахнул окно в ванной. Ева высунулась, жадно глотая ртом воздух, словно утопающий.
— Я в порядке. Просто накатило. Она хотела от меня избавиться. Я как сейчас их слышу. Обсуждают, спорят. Нет, ты прикинь: она хотела от меня избавиться! Я бестолковая, вечно голодная, вечно копаюсь в ее вещах. «Нужно скорей ее продать, хоть что-то получить за гребаную сучку», — говорит. А он ей отвечает: «Нет, потом за нее больше дадут, будем сдавать ее за деньги. За шестилетку по высшему разряду не заплатят. Зато будет ей лет десять, может, пораньше, начнем сдавать за деньги — лет пять-шесть только так грести будем, а потом скинем кому-нибудь по дешевке».
Рорк почувствовал, что просто раздавлен, уничтожен. Он прижался щекой к ее спине, и они оба застыли, вдыхая горячий свежий воздух.
— Позволь, я тебя отсюда увезу.
Ева нащупала его руку.
— Не могу я уехать, пока не пройду через это.
— Я знаю, — Рорк прижался губами к ее шее. — Я знаю.
— Я не понимала тогда, о чем они говорят, толком не понимала. Пока не понимала. Но мне было страшно. И они дрались. Я слышала, как они друг друга колотят, а потом трахаются. По-моему, после этого она и сбежала — или вскоре после. Он уже тогда начал меня лапать, делать со мной разные вещи, но после того, как она сбежала — с вещами и деньгами, — он, не знаю, озверел просто. Помню, как он тогда разозлился, надрался и впервые меня изнасиловал.
Ева сделала напоследок еще один глубокий вдох и вернулась в ванную.
— Ты это хотела найти?
— Нет, — Ева размазала по щекам выскользнувшие от досады слезы. — Нет. Я не думала, что что-то вспомню, что это место мне что-то напомнит. Все из-за этого запаха. Сейчас уже легче, сейчас уже выветрилось.
— Ева, когда мы вошли, запах здесь едва чувствовался.
— Ну, не знаю. Все равно, — она с силой вытерла насухо лицо.
Она пришла сюда делать дело, а не упиваться жалостью к себе.
— Надо все перевернуть в спальне, проверить, нет ли у нее там нычек. Мне кажется, куда бы мы ни въезжали, она всегда устраивала себе тайник. Еще одна заначка, чтобы отец не нашел. Если был хоть один шанс, что Макквин к ней приедет, в спальню он наверняка должен был бы заходить. Если она что-нибудь от него прятала, то однозначно там, куда бы он не заглянул. Наркотики, деньги на дорогу, может, еще что-нибудь.
— Например?
— Она считала, что любит его. У тебя что в кармане?
Рорк улыбнулся и вынул из кармана серую пуговицу, оторвавшуюся от ее до невозможности уродливого костюма в их первую встречу.
— Вот видишь? — сказала Ева, сама не понимая, почему эта дурацкая пуговица так ее растрогала. — Влюбленные хранят всякие вещи. Романтические напоминания.
— А что хранишь ты?
Ева вытянула из-за ворота цепочку с бриллиантом в форме слезы.
— Кроме как для тебя, я б такое ни за что не стала носить. И… Это уже совсем неудобно…
— О, есть еще что-то?
— Черт. Я устала. Болтливой от этого становлюсь. У меня лежит одна из твоих рубашек.
— Моих рубашек? — Лицо Рорка выразило полнейшее недоумение.
— Да, в комоде лежит, под всякой другой одеждой. Ты мне ее одолжил тогда утром после нашей первой ночи. Вроде как она до сих пор тобой пахнет…
