— Честно? Я не знаю. Завтра мы будем допрашивать его, чтобы досконально выяснить, что он делал в тот день, шаг за шагом. Так же мы поступим и с вами. Если ничего не выяснится, я не смогу его долго задерживать. Напомню вам, что вас я не держу под стражей, хотя вы были покрыты кровью жертвы с головы до ног.
— Но если Жак тоже ее не убивал, то кто же, черт возьми?
— Есть еще Хэрри Дюваль.
— Или ваш напарник, — заметил Джон.
— Мой напарник? — удивился Марк.
Джон холодно улыбнулся.
— Я сам об этом недавно узнал. Дюваль сказал сегодня вечером. Джимми Дево разузнал о ритуалах, которые отправляли на кладбище, и, вероятно, шантажировал этим Джину.
— Не верю.
— Почему? Потому что он полицейский?
— Потому что он хороший человек.
— Я тоже хороший человек, верите вы в это или нет. Но это не помешало мне полюбить, возжелать Джину.
— Однако вы говорите о шантаже и о вещах куда более непривлекательных, чем вожделение к женщине.
— Бросьте, Лакросс! Я хотел жениться на Джине, но будь я проклят, если я не знал о ней всю правду. Она была проституткой. А полицейские тоже люди. И проституткам они тоже платят. Ну ладно, вы этого не делали, у вас с ней были особые отношения, а я в самый первый раз тоже заплатил ей. И только после этого между нами началось нечто другое. Может, ваш напарник просто заплатил ей?
Марк последним глотком допил свой бурбон. У него болела голова. Ах, Джимми, чтоб ему пусто было! Почему, черт его возьми, он мне ничего не сказал об этом?
— Джимми… Джимми ее не убивал, — вслух сказал Марк.
— Знаете, Лакросс, для меня вы такой же подозреваемый, как и все остальные.
— Вот как? Позволю себе напомнить, что на мне не было ее крови.
Джон Марсел остановил его, подняв руку:
— Я этого не говорил. И не думаю, что вы в самом деле виновны. Я… я не знаю. Знаю только, что видел что-то, что наверняка помогло бы, если бы я только мог вспомнить!
— Хотите, я приглашу гипнотизера, который постарается помочь вам вспомнить?
— Гипнотизера? — удивился Джон.
Марк кивнул:
— Да, я видел, как действует гипноз: люди вспоминают то, что их бодрствующее сознание наглухо блокирует.
— Я готов попробовать все, что только поможет делу и истине, — заверил его Джон.
— Ну и прекрасно. Завтра мы пригласим доктора.
— Хорошо.
— Если мне придется утром уйти, не оставляйте ее, пока я не вернусь.
— Не оставлю, — успокоил его Джон, насмешливо подняв бровь.
Марк не был обязан объяснять ему что бы то ни было, но одну вещь все же счел необходимым сообщить:
— Я хочу поговорить с Джимми до того как он выйдет завтра на службу.
— А! Не беспокойтесь, мне никуда не нужно, и я не собираюсь оставлять Энн одну. Что ж, спокойной ночи, — он взглядом указал на дверь спальни Кати, находившуюся в другом конце коридора, и состроил шутливую гримасу: — Комната Кати.
Марк кивнул и, указав взглядом на диван в гостиной, в тон ему произнес:
— Диван.
— Да. — Джон направился было в спальню Кати, но обернулся и неожиданно сказал: — Я сплю как убитый, чтоб вы знали. Вы человек в высшей степени порядочный. Я… я понял это по рисунку Энни. Мне действительно не следовало сюда приходить.
— Спокойной ночи, — сказал Марк.
— Спокойной. — Джон исчез за дверью.
Марк опустился на диван.
Жак.
Черт его побери.
Джейн Доу оказалась Элли Трейнор, которая вела с ним дела, и они ужинали вместе в вечер убийства. Вероятно, анализы покажут, что они также занимались сексом.
Ну и что это доказывает?
Кто еще мог быть связан с Элли Трейнор, кроме Жака Морэ?
Ответ был простым и страшным.
Любой, кто был в клубе в тот вечер, когда ее убили.
Он обхватил голову руками. Сукин сын! Но нужно же найти хоть какие-то ответы! Он так испугался, услышав там, на кладбище, как закричала Энн. Перед его мысленным взором мелькнула ужасная, хоть и совершенно абсурдная картина: Энн, распростертая на могильной плите, словно цыпленок с длинной шеей, и нож вудуистского шамана, занесенный над ней.
Он взглянул на ее дверь. Мотнул головой: нет, этого он больше не выдержит. Она слишком дорога ему.
Он ее любит.
Ему не нужно было сегодня приходить сюда.
Поднявшись, он все же нерешительно подошел к двери. «Толкни ее, держись уверенней!» — сказал он себе.
Толкни — и она с грохотом отвалится, Джон и Энн вскочат с постелей и будут смотреть на тебя, как на полного идиота.
Открой, только открой, уговаривал он себя. Скажи ей, что ты — осел, но ничего не можешь с собой поделать и панически боишься, как бы с ней что не случилось.
Наконец он открыл-таки заветную дверь, открыл тихо и аккуратно.
Она не спала, сидела с бокалом вина в кресле-качалке и глядела через окно в садик, прилегавший к торцу дома. На ней была легкая ночная рубашка без рукавов. Свет с улицы освещал куст гардений, подвесные качели и небольшой фонтан с купидоном в центре — прелестный, мирный пейзаж.
Она услышала, что он вошел, знала, что это он, но не обернулась.
Однако и не протестовала.
Он подошел и после недолгого колебания, зарывшись пальцами в ее густые волосы, сжав в ладонях голову, поднял Энн на ноги и стал прижиматься губами к ее плечам, затылку, шее.
Она по-прежнему молчала.
Он взял у нее бокал и поставил на подоконник, при этом они встретились глазами, и он прижал ее к себе, покрывая поцелуями лицо.
Она отвечала на его поцелуи.
Просунув руки под тонкие тесемки ночной рубашки, он отвел их, и легкая ткань бесшумно скользнула на пол. Марк провел руками по ее спине и обхватил ладонями ягодицы.
Задыхаясь, он целовал ее губы, груди и чувствовал, как она начинает дрожать. Он опустился перед ней на колени, прижимаясь лицом к ее телу.
Он почувствовал момент, когда она готова была вот-вот закричать, и, вскочив на ноги, закрыл ее рот поцелуем, потом подхватил ее на руки и понес к постели.
Здесь было гораздо удобнее, чем на диване.
Утром Энн разбудил телефонный звонок.
Они с Марком лежали рядом, их ноги переплелись, но, услышав звонок, Энн мгновенно высвободилась из его объятий, накинула махровый халат, валявшийся возле кровати на полу, и выскочила в кухню, чтобы успеть взять трубку, прежде чем включится автоответчик и оповестит всех о том, кто ей звонит.
