— Я не думал, что ты снова пойдешь в услужение. Значит, ошибся. Иначе давно бы разыскал тебя.
— Выходит, ты меня разыскивал?
— Моя дорогая Мэри-Кейт, где я только не был! Ты не знала? — На губах его заиграла улыбка.
Мэри-Кейт покачала головой.
— Я послал один из своих кораблей за Берни, думая, что ты с ней. Вообрази мое изумление, когда вернувшийся десять месяцев спустя Роберт Данли рассказал, что моя мать по уши влюбилась в лакея Питера и сделала его кем-то вроде чаеторговца в Китае. Ты знала, что они поженились?
Она покачала головой, и он с невозмутимой улыбкой подошел ближе. Тогда почему ей показалось, что он сдерживает свои чувства, прячет гнев?
— Она прислала мне четырехфутовую фигуру богини плодородия, сопроводив ее резким письмом.
— В самом деле?
— Да. Написала целую лекцию о деспотизме Сент-Джонов, о быстротечности жизни, о том, каким я был дураком, что изгнал из своей жизни возможность обрести счастье.
— Очень похоже на Берни. — Мэри-Кейт сцепила перед собой руки.
— Она не сказала, где ты находишься.
— В самом деле?
Он подошел к ее узкой кровати, накрытой простым одеялом.
— Я проснулся и увидел, что тебя нет, Мэри-Кейт, и почувствовал себя брошенным ребенком. Я расспросил о тебе Джонатана, но он ничего не знал. Никто из слуг не знал, куда ты направилась. Я съездил к твоему брату, вообрази, Мэри-Кейт. Не очень приятный тип. Вот уж кому подойдет прозвище «отшельник». По-моему, я ему страшно не понравился, но это небольшая потеря, потому что наши чувства оказались взаимными. Но тебя не было и там.
Он подошел к окну и уставился в стекло, словно оттуда открывался захватывающий вид. Только через несколько секунд она поняла, что в темном стекле отражается комната и он разглядывает ее.
— Известие от Берни я получил только через десять месяцев. Все это время я думал, надеялся, молился. Ты знаешь, о чем я думал, Мэри-Кейт? — Он повернулся и посмотрел на нее. Улыбнулся, когда она в ответ покачала головой. — Думал, что ты умерла, как Алиса. Что безумие вышло из той самой могилы и захватило тебя в плен.
— О, Арчер!..
Она и представить не могла, что он будет так мучиться.
— Никакой записки, Мэри-Кейт. Никакого объяснения. Неужели я был таким жестоким тюремщиком?
— Что я могла сказать, Арчер?
Он подошел ближе. Ее сердце забилось быстрее. С ней всегда так было при его приближении.
— «Прости, Арчер, но я не могу остаться. Мне не нравишься ни ты, ни твой образ жизни. Я жажду шумной компании своих пропавших друзей, лондонского шума. Я ищу другого мужчину, который станет прикасаться ко мне с меньшей поспешностью и большим тактом, который будет больше улыбаться и без конца смеяться». — Он протянул руку и дотронулся до пряди волос у нее над виском. — Что скажешь, Мэри-Кейт? Разве трудно было написать такое письмо?
— Это было бы неправдой.
— И какова же правда?
Как легко она опять попалась в его словесные сети! Что скажет этот граф, услышав то, что, как ему кажется, хочет услышать? Может ли она обнажить перед ним свою душу?
— «Прости, Арчер, но я не могу остаться. Я и дня не могу с тобой прожить, чтобы не испытывать огромную боль, когда ты разрываешь наше единение. Моя привычка к самозащите укоренилась очень глубоко. Мне нравится твой образ жизни, я не желаю ничего другого, но мне нет здесь места».
Он некоторое время молчал. Его взгляд был устремлен куда-то поверх нее, и по лицу Арчера Сент-Джона невозможно было понять, о чем он думает. Ничего не отразилось на этом лице, что могло бы подсказать Мэри-Кейт, что он чувствует.
— И ты оставила меня, чтобы опять служить в таверне?
— Нет, не совсем. — Она мягко, несколько меланхолично улыбнулась. — Я хозяйка «Золотого орла». Наполовину. Вторая половина принадлежит твоей матери. Это она дала мне денег. И разумеется, ничего тебе не сказала?
— Но почему таверна, Мэри-Кейт? Почему такое место, где собираются мужчины? Где за стоимость эля они могут строить тебе глазки?
— Я больше ничего, кроме этого, не умею, Арчер Я подаю хорошую еду за умеренную плату, предлагаю эль и виски и некоторый уют.
— И как далеко ты заходишь с предложением этого комфорта, Мэри-Кейт?
Он пальцем очертил линию ее подбородка. Она вздрогнула и отпрянула.
— Ты за этим и приехал, Арчер? Обвинять меня в легкомыслии?
— А что, если так и есть?
— Это тебя не касается. Это моя жизнь.
— Все, что ты можешь сказать?
— Все, что могу сказать. И все, что говорю. Арчер, возвращайся в свое убежище, удовлетворенный моим ответом.
Пожалуйста, Арчер, не уходи. Не сдавайся так легко. Он, казалось, услышал ее мысленный призыв, потому что улыбнулся:
— А что я скажу голосу?
— Какому голосу?
— Который непрестанно шепчет мне на ухо. Он похож на голос моей умершей жены, которая заставляет меня идти к тебе с такой настойчивостью, что мне ничего не остается, как подчиниться. Не надо так таращить на меня глаза, Мэри-Кейт Беннетт. Ты считаешь, только тебе являются духи?
— Но ты же не веришь в подобные вещи! Арчер только улыбнулся в ответ.
— А ты никогда не спрашивала себя, каким образом я очутился в тот день в коптильне? Меня привел туда не здравый смысл. Не ум и не мудрость, а голос призрака, шепот духа.
— Я никогда не думала об этом раньше.
— У меня было много времени, моя драгоценная Мэри-Кейт. Много месяцев, чтобы вспомнить, сколько раз я высмеивал тебя, считая хитрой и опасной. Ты смущала и злила меня. И все это время была невинна, как и заявляла. Совпадение? Как ни странно, да. Судьба? Возможно, когда-нибудь я расскажу тебе об этих долгих, печальных месяцах, об ответах, которые я искал, и о вопросах, которые задавал, Возможно, если ты наберешься терпения, я даже расскажу тебе, что за эти долгие и ужасные месяцы я понял, что в жизни есть многое, чего я не понимаю. То, что я не в состоянии определить и измерить. Есть тайны ветра, и загадки разума, и чудеса, которые понимает только душа.
— Значит, ты здесь оказался благодаря Алисе? — Для большинства женщин этого было бы достаточно, не так ли? — Он приблизился еще на шаг. — Но мы оба прекрасно знаем, что это не вся правда. Алиса только повторила то, что говорило мое сознание. Вероятно, я слышал голос своей души, сладкий и нежный шепот. Я скучал по тебе, Мэри-Кейт. Ты нужна мне больше всего на свете. Я хочу тебя до безумия. Возвращайся со мной в Сандерхерст.
— Не могу, Арчер.
Мгновение спустя он превратился в Арчера Сент-Джона, которого знал окружающий мир, замкнутого и спокойного, в человека, живого внутри, но позволяющего выказать только холодность и сдерживаемую ярость. Перед ней стоял человек, управляющий империей.
