и щит сработан так же лихо, лично я лучше к нордам перейду.
Рыжий насупился, подобрал разобранный топор и поспешил к одному из возов, у которого раздавался стук и лязг приводимого в порядок оружия.
Котел, конечно, назначению в воеводы лапотной рати не особенно возрадовался. Но его цветастым мнением мало кто интересовался. Тем более, и сам он понимал: от раны оправиться еще не успел, и для своих в строю будет только обузой. Под его начало угодило пять десятков ополченцев да примерно двадцать способных держать оружие дружинников Клина Ратиборыча.
Котел еще раз проверил, как ладно выходит их ножен его меч, начупал накрепко примотанные сзади к ремню ножны с широким кинжалом, взял с повозки полукруглый шлем с прорезями для глаз и закрывавшей шею, часть плеч и даже лицо бармицей, потряс его, словно ожидал, что проволочные сочленения лопнут, и вся эта кольчужная сеть брякнется на землю. Напоследок примерился к щиту. Тяжелому, овальному, со здоровенным железным умбоном посредине.
Лишь после этого недовольно зыркнул на Кутьку. Тот, опомнившись, принялся проверять свои пожитки. От той, что только что проверил на готовность Котел, его сброя мало чем отличалась. Разве что куда более скромными размерами да меньшим весом. Ну, и меч ему не дали. Только секиру. И у нее топор по топорищу вроде как не елозил.
Порыв ветра принес запах реки и обрвыки незнакомой речи. Драккары подплыли к берегу так близко, что те, кто сейчас находился там, на волоке, должно быть, уже могли отличить отдельные лица викингов и отчетливо их слышать. Ополченческая же рать находилась чуть в стороне, за небольшим притоком, который впадал в Мегру чуть ниже по течению. Эта речушка по весне разливалась так широко, что подбиралась почти до самого селища, но сейчас, когда вода спала, она ничем не напоминала проточный ручей. Ее покрывала густая зелень тины, над ней постоянно звенело комарье, а где-то по берегам занудно брекекекали лягушки. Еще вчера тот берег притока, где стояли ополченцы, с тем, где находилась деревушка, связывал шаткий рассохшийся мосток. Сегодня поутру Котел приказал его убрать, а перед редкими рядами лаптной рати повелел выкатить обозные подводы, доверху набитые коробами да мешками с землей.
Но больше всего ополченцев, само собой, радовала близость леса, куда в случае чего можно было запросто улепетнуть.
— Если повезет, постоим тут чуток, да разойдемся по домам, — тихо, чтобы не услышал кто из тех, кого он перед схваткой должен был напутствовать бравыми речами, шепнул Котел Кутьке. — Они ж не знают точно, сколько нас здесь. Поймут, что опоздали, да и развернутся подобру-поздорову.
— А если не повезет? — сглотнул Кутька тугой комок в пересохшем горле.
— Ну, тоже неплохо. Считай, самое интересное начнется. Знай только крепче держись за свой топор. Надеюсь, ты его как след наточил? В любой заварухе главное — чтобы оружие не было тупым. Потому что если и вояка тупой, и оружие его — в тризне ему только роль покойника светит.
— Но ты ведь меня учил, что в бою главное — не растерять зря силы. А для этого лучше иметь под рукой какую-нибудь пляжку с водой…
— Молодец, запомнил. Так и есть. Но знаешь, для чего всё это: крепкий кулак, ровная одышка, чистая вода, острое лезвие? Всё это для одного — выжить. Ежели у тебя будет выбор, с головой нырнуть в дерьмо или остаться чистеньким пригожим мертвяком, я бы на твоем месте набрал в грудь побольше воздуху.
ХХХ
— Ну что, пойдем, — выдохнул в бороду боярин Молчан, спустившись с пригорка вместе с Хромом и Перстнем. — А то дождемся тут, что они всем скопом хлынут.
Он, не особо церемонясь, схватил за шиворот уже по привычке валявшегося у всех в ногах Фрола Силыча, и гордо потопал к берегу, волоча скулящего предателя по земле, как непослушную упирающуюся собаку. Хром с Перстнем двинулись за ним.
Берег перед селищем волочной артели был сплошь завален бревнами. Непресенным атрибутом волока. Именно на них ставили суда и перекатывали по суху. Через это «валежник» приходилось перешагивать, обходить или просто идти по лесинам. Все они были мокрыми, скользкими, и то и дело выворачивались под ногами.
Навстречу шли дружинники, полночи и все утро грудившие здесь все это безобразие. Роль свою они сыграли, и викинги, похоже, клюнули на вид мирно работающих на берегу артельщиков.
Впрочем, увидев, что работники вдруг прыснули с берега, а вместо них вперед выдвинулись люди, которых быть здесь не должно, норды все же призадумались. Понять это можно было по отрывистым командам, посыпавшимся по цепочке с корабля на корабль. Весла взметнулись вверх. Паруса тоже медленно начали подниматься. Лишь три драккара продолжили путь к берегу.
Пока их носы уткнуться в прибрежный ил, ждали напряженно. Молча. Даже Перстень на сей раз остался стоять на ногах. Хотя бревен, на которые можно было присесть, было более, чем достаточно.
Поднимая тучи брызг, гости начали спрыгивать в воду. Не все надели шлемы. Зато абсолютно все рожи были искажены звериной злостью. Десяток человек остались на берегу. Топоры и мечи вынули из ножен, щиты подняли на сгибах локтей. Остальные пятеро двинулись навстречу парламентерам. Впереди вышагивала целая гора. Холодные серые глаза под угрумо сдвинутыми косматыми бровями, светлые волосы, давным-давно перебитый нос и недобро брякаящая о кольчугу чем-то вплетенным в нее коса, которой заканчивалась борода.
Подойдя к ним на расстояние в десяток шагов, глыба поставила одну ногу, обутую в очень недешевые сапоги, на бревно.
— Тормунд Волчий След, — рыкнул он, и викинги, сошедшие вслед за ним на берег, как по команде вдруг взвыли и застучали оружием о щиты.
— И что же такой известный воин со столь многочисленной дружиной забыл в краях, которые находятся под рукой киевского князя? — никогда еще Хром не видывал Молчана Ратиборыча таким спокойным и рассудительным.
— Я привык знать имена людей, с кем разговариваю.
— Твое право. Я — ближник Светлого князя, боярин Молчан Ратиборович. Двое воинов со мной — киевский тысяцкий Хром и воевода белозерской рати Перстень. Ну, бывшего, — это слово Молчан подчеркнул особо, — наместника града Белоозеро ты, должно быть, знаешь.
При последних словах боярин, будто представлял собачонку, дернул стоящего на коленях Фрола Силыча за шиворот. Тот жалостливо заскулил и поднял на Тормунда расквашеное лицо, которое, если честно, узнать можно было, разве что сильно приглядевшись.
— Прости, конечно, за такое соромное зрелище, — продолжил ближник. — Но этот человек и так не жилец, так что колу, который для него уже заточили, до его красоты дела нет.
