Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 73
Ибо на циркуляре стояло «важно». Пометка сия мною поставлена, предназначалась как раз для канцелярских крыс и имела приоритет в исполнении. И не его ума дело решать, какой факт важен, какой нет!
В больнице Всех Скорбящих Радости меня встретил лично директор ее, Владимир Карлович Пфель, рассыпавшийся в благодарности: его обращение к государю было замечено, а медицинское учреждение получило столь долгожданное финансирование. Этот факт прошел мимо моей памяти. Скорее всего, подписал среди текучки и эту просьбу, тем более что решил на медицину денег не жалеть (только бы знать, где их взять, сейчас поповский кредит проедаем). Узнав, кто меня интересует, Пфель сразу помрачнел:
– Сей мещанин недавно заболел пневмонией. Кончается он, ваше императорское величество. Сегодня-завтра в лучший мир отойдет.
Я не поверил своим ушам. Это было правда. Я убедился в этом, как только зашел в палату. У койки с исхудавшим совершенно человечком, мне абсолютно незнакомым, сидела довольно привлекательная медсестра. В палате стоял запах приближающейся смерти.
– Это Маргарита Елисеевна Анненская, она более всех около этого морячка пребывала.
– Морячка? – переспросил я.
– Он служил на Балтийском флоте, был списан на берег по ранению, – охотно пояснил Пфель.
– Значит, инвалид? – опять зачем-то уточнил.
– Абсолютно верно, ваше императорское величество. Сюда попал после контузии, полученной во время взрыва в Зимнем дворце. Три дня не приходил в сознание. Потом открыл глаза. Начал говорить. Не понимал, где находится. Никого не признавал. Говорил, что он Леонид Макарович и фамилию такую придумал, умора: Головоножко. Ну разве с такой фамилией можно быть? Сразу же прошение написал бы и на другую фамилию перешел бы, а тут такое насочинял! Нет среди дворянских фамилий такой. Мы проверили. Ну а потом бредил, рассказывая о страшных новых временах. Так то же бред! Вот Маргарита Елисеевна кое-что записывала. А потом доктор заинтересовался, из клиники профессора Мережевского. Да вот он, Владимир Михайлович!
К нам подошел довольно молодой еще доктор, с привычной бородкой, густыми черными волосами, которые пробор делил поровну. Мне показались черты лица его чем-то знакомы, но чем?
– Владимир Михайлович, прошу, расскажите нашему гостю об объекте вашего научного интереса, – обратился к подошедшему доктор Пфель.
Тот сразу же узнал меня, потому обратился вполне официально:
– Ваше императорское величество. Врач Бехтерев Владимир Михайлович, специализируюсь в психиатрии и нервных заболеваниях. Пациент Пригов Семен, сын Ивана, заинтересовал меня с чисто профессиональной точки зрения.
И Бехтерев задумался, а я задымил от температуры своих ощущений. Это же знаменитый Бехтерев. Тот самый, который и болезнь Бехтерева описал, и про сухорукого параноика ляпнул, на свою беду[51]. Уж и не знаю… А тот продолжает вещать, будучи на своей волне:
– Меня привлек рассказ о необычном бреде сего пациента. Необычность его в систематизации и непротиворечивости. Ни разу он не переврал факты, в деталях не путался. И детали были весьма странны. Даже страшны. По всей видимости, его собственные фобии приобрели ярко выраженную социальную окраску. Ибо многие вещи представить себе невозможно! Я тщательно фиксировал все, что говорил и писал сей пациент. Благодаря добрейшей Маргарите Елисеевне имею отличный материал для диссертации. Уверен, что произведу настоящий переворот в психиатрии.
Пришлось перебить разошедшееся светило:
– Простите, Владимир Михайлович, а сохранились ваши записи, его какие-то рисунки, схемы, формулы, хоть что-то…
– Да, да. Ваше императорское величество, прошу, мне тут выделили помещение, там оно все есть…
– Извините, ваше императорское величество, может быть, это не важно, но… – внезапно раздалось. Это сестра милосердия проговорила, не смея поднять глаза, смотрела в пол.
– Говорите, милочка, – подбодрил я ее.
– Последние его слова были: «Это все Виктор виноват». Вот…
– Виктор или вектор? – переспросил я на всякий случай.
– Ой, вы правы, ваше императорское величество, точно, вектор, я-то подумала, что ослышалась, и он про какого-то Виктора, вот… – И девушка замолчала, окончательно смутившись.
– Благодарю вас, Маргарита Елисеевна, вы очень помогли. Владимир Михайлович, прошу вас, покажите эти записи.
– Прошу вас, ваше императорское величество.
Мы прошли в небольшую каморку, которая, видимо, не закрывалась. На столе лежало несколько папок, вот только бумаги были разбросаны.
– Что тут случилось? – даже взвизгнул от неожиданности Бехтерев. – Кто бумаги брал?
Он бросился рыскать по папкам…
– О, господи! Рисунки! Рисунки пропали! А вот записи вроде все, только перемешались. А вот листов с рисунками… Где они?
В голосе будущего профессора и академика звучало истинное отчаяние.
– Кажется, я знаю, где они! – прокричал Пфель и бросился куда-то во внутренний двор.
Мы последовали за ним. У поленницы дров стоял дворник, смачно куривший козью ножку. Вот только бумага… рядом с ним валялся лист с рисунком.
– Это он! – закричал Бехтерев, пораженный какой-то догадкой, он вырвал самокрутку изо рта дворника. Дрожащими руками профессор развернул кусок бумаги.
Дворник, шатающийся от ядреного самогона, дух которого витал над всей мизансценой, наблюдал за происходящим с отвисшей от неожиданности челюстью. На клочке была какая-то формула и верхушка рисунка – буквально несколько черточек. Также бережно Владимир Михайлович развернул смятый клок, который оказался целым листом бумаги с совершенно непонятной схемой, состоящей из семи странных шестнадцатиугольников, расположенных один внутри другого.
– Скотина. Ты что наделал? – орал Бехтерев, потрясая бумагами. – Ты же мне все испортил! Это же материалы для моей диссертации.
– Так мы это… мы с понятием, господин прохфессор, – отбрыкивался дворник, чудом державшийся на ногах. – Мы ж знаемо что… вот все оставил каки есть, только каляки-маляки, прости Господи, так кому они нужны, понятие имеем, я в науке работаю уже осьмой год! Неа, господа хорошия, я с понятием, я ничего нужнаго не…
Бах!
Это не выдержал Пфель, залепивший дворнику столь крепкую пощечину, что тот наконец-то приземлился всем телом и блаженно захрапел.
– Какая скотина! И выгнать его надо, да жалею все время… – повинился директор богоугодного заведения.
А вот мне выть хотелось. Я-то понимал, что это могли быть за рисунки и схемы, да еще с формулами… Б…дь, так и подошел бы, да начал месить это пьяное чмо ногами… Так невместно!
– Сергей Николаевич! – обратился я к Мезенцову, находившемуся при мне и наблюдавшему этот бардак не без интереса. – Пройдемте в кабинет Владимира Карловича, все бумажки изъять, до мельчайшего обрывка. И подписку взять. Со всех, кроме этого, конечно же.
Увидев потрясенное лицо Бехтерева, обратился уже к нему:
– Владимир Михайлович! Материал на диссертацию вы еще найдете, не сомневаюсь в вашем выдающемся научном будущем. Вот только скажите, вам такой термин, деонтология, знаком?
– Конечно, ваше императорское величество.
– Так вот, никогда и ни при каких обстоятельствах не обсуждайте своих пациентов со своими домашними. Весьма плохая привычка. Для
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 73
