Книга Ничего святого - Степан Алексеевич Суздальцев

и яркие, как само Солнце. Стоило мне только подумать о Насте, реальность преобразилась. Пускай я и шёл в логово дракона, но впереди меня ждала принцесса. И если так, то мне, как рыцарю без страха и упрёка, нужно снести все невзгоды, пройти через опасности, подстерегающие в пути, ведь без них подвиг не был бы подвигом.

Выйдя из автобуса на остановке «Светлогорский проезд», я прошёл мимо дома номер 7 и направился в школу: у меня не было чёткого плана, точнее говоря, у меня вовсе не было плана, но интуиция подсказывала мне, что начать нужно именно отсюда.

Я уже подошёл к школьным воротам, когда меня окликнул знакомый голос:

– А почему без сменки?

Я улыбнулся. Из тысячи вопросов, которые мне мог задать заботливый дядя, он выбрал именно этот.

Гриша стоял, облокотившись на капот своего «Дефендера» и курил сигарету.

– Ты что здесь делаешь?

– Собирался поздравить тебя с днём рождения, а ты не подходишь к телефону. Твоя мама мне обзвонилась: хотела с тобой поговорить, но это у неё так и не вышло. Я и сам пытался тебе дозвониться, но ты отключил телефон, – дядя бросил бычок на землю и затушил его тяжёлым ботинком.

– Ну, – ответил я. – Выходные получились насыщенные.

– Я вижу, – рассмеялся Гриша. – Кто это тебя так разукрасил?

Шутливый тон дяди поднял мне настроение. Он не осуждал меня, не сочувствовал и не видел в моём лице чего-то ужасного.

– Какие-то отморозки, – сказал я.

– Надо полагать. И сколько их было?

– Восемь. Взрослые.

– А вас?

– Семеро… точнее, двое… ну, то есть сначала нас было семь…

– А потом пятеро убежали, – понимающе кивнул Гриша.

– Именно. Они хотели отнять у меня флаг.

– Флаг?

– Ну да, флаг. Мне подарили на день рождения флаг, понимаешь? Весёлый Роджер. И эти уроды хотели отнять мой флаг… Но я им его так и не отдал.

– Ну что ж. Вполне достойно. А ты, что же, ходил и размахивал Весёлым Роджером? – улыбнулся дядя. – Разве не знаешь, что по морским законам, любой корабль имеет право открыть огонь по судну под Весёлым Роджером без предупреждения?

– Серьёзно?

– Да, это правило до сих пор не отменили.

– Я этого не знал.

– Но в любом случае незнание закона не освобождает от ответственности.

– Но это же флаг!

– Знаю. В конце концов, знамя, которое прячут в кармане, это не знамя, а носовой платок, – произнёс Гриша.

– Да ты философ, – улыбнулся я.

– Эмиль де Жирарден был философ. А я просто хорошо учился, – ответил он.

Я подумал, что тоже хочу хорошо учиться в университете и стать таким же, как Гриша.

– Угости сигаретой, – попросил я.

– «Дяденька, папироски не найдётся?» – рассмеялся он, вынимая пачку из кармана.

Мы с ним закурили.

– Твоя мама ждёт, когда ты придёшь домой, – сказал Гриша. – И этот разговор будет не из приятных.

Я глубоко затянулся и не спеша выпустил изо рта дым.

– Я ухожу из дома, – отчётливо произнёс я.

– Можно поинтересоваться, куда? – спокойно поинтересовался дядя.

– К девушке.

– Неплохо, – одобрительно улыбнулся Гриша. – Она живёт одна?

– Да.

– А что будешь делать, когда вы расстанетесь?

– Мы не…

– Понятно, – примирительно кивнул дядя. – Мама, как я понял, пока не в курсе.

– Пока нет.

– Не думаю, что её это обрадует.

– А я, наоборот, думаю, все будут только счастливы, если я, наконец, отсюда свалю, – с жаром ответил я.

– Ты несправедлив, – покачал головой дядя. – Твоя мама, конечно, не ангел, но она тебя любит. И любовь матери, в отличие от любви девушки, постоянна.

– Ты не понимаешь. Я ухожу не к девушке. Я ухожу отсюда.

Гриша снова достал пачку сигарет. Мы снова закурили.

– Не стоит рубить сплеча, – затягиваясь, сказал дядя.

– В некоторые моменты как раз стоит рубить именно сплеча, чтобы сразу отсечь всю скверну.

– Ты хорошо подумал?

– Я думаю об этом уже восемь лет. И последние два года – особенно.

Не знаю, что именно тронуло Гришу: сами слова, интонация, с которой они были произнесены, или мой внешний вид, – но я вдруг почувствовал, что спор окончен.

– Хреново тебе здесь, да? – густым ровным тоном спросил дядя.

«Неужели он понимает? – подумал я. – Неужели он действительно понимает, насколько плохо мне здесь? И неужели я ошибался, и он готов помочь мне, не отвернуться, не сделать вид, что это его не касается? Неужели он действительно… неужели?..»

Эмоции подкатили к горлу, и я смог лишь выдавить из себя смятое «да».

– А теперь давай начистоту, – медленно, как в тот день, когда умерла бабушка, произнёс Гриша. – Это Игорь тебя так оприходовал?

На секунду я представил себе, что будет, если я сейчас отвечу утвердительно. Все мои многолетние юношеские мечты о том, как дядя Гриша встаёт на мою защиту, как он врывается на Светлогорский проезд и разбивает Игорю морду, а потом мы с ним вместе уходим…

Гриша затянулся. Мне на мгновение показалось, что кругом потемнело, воздух стал вязким, как кисель, словно дядя с табачным дымом втянул в себя большую его часть. Огонёк сигареты отразился в его зрачках, словно ядерный взрыв. Я никогда раньше не видел такой свирепой безудержной ярости. Один только вдох человека вместил в себя вековой запас ненависти целого народа. Ни Наташа, ни Игорь, ни те уроды, что избили меня, не были способны на ту жестокость, которой в тот момент сияли глаза моего дяди: в них отражался мир, куда входящие оставят упованья.

– Нет, – я покачал головой. – Это правда сделали какие-то отморозки на улице. Но я больше не могу здесь оставаться по другим причинам.

– Понятно, – с табачным дымом, который выдохнул Гриша, в воздух вернулась весенняя свежесть. – Ну что, пойдём заберём твои вещи.

Он беззаботно подмигнул мне, словно эти глаза несколько секунд назад и не горели пламенем, что с Вечностью пребудет наравне.

– Давай! – тотчас же согласился я.

– У тебя сумки есть, чтобы всё утащить?

– Есть, но я не уверен, что всё поместится, – ответил я.

И снова мой план разбивался о беспристрастную действительность. Я тысячу раз представлял себе, как вернусь на Светлогорский проезд за вещами, что скажу Наташе или Игорю, если встречу их, как гостеприимно предложу всем гореть в огне, покидая этот ненавистный кров. Однако, упоённый размышлениями о том, как я буду сжигать мосты, связующие с омерзительным прошлым, я совершенно забыл о такой малости, как сумки, в которых нужно будет унести свои вещи. Мне повезло: у Гриши в багажнике завалялось несколько икеевских пластиковых сумок.

Мы вошли в подъезд и прошли к лифтам. Лифт уже спускался вниз откуда-то сверху. С каждым мгновением я думал: а что, если сейчас приедет лифт, и из него выйдет Игорь, или – ещё хуже – женщина, которая меня родила?

Лифт спускался медленно: четырнадцатый этаж. Тринадцатый.

А правда, что сказать, если мы столкнёмся с Игорем лицом к лицу?

Одиннадцатый. Десятый. Девятый.

А если это будет Наташа?

Седьмой.

Она же сразу набросится на меня.

Пятый.

Начнёт орать.

Четвёртый.

Я ведь даже не успею ничего объяснить.

Третий.

Только стоит мне открыть рот, как она…

Второй.

А если Игорь…

Двери открылись.

Из лифта вышла Катя, которая жила на 21 этаже. Она была одна.

Мы вошли в лифт.

Теперь меня начали одолевать мысли: а если мы столкнёмся с Наташей или Игорем на лестничной клетке? Что тогда?

– Ты чего раскис? – спросил Гриша.

Он выглядел бы серьёзным, только уголки рта были слегка приподняты, словно он не придавал особого значения происходящему. По большому счёту я просто-напросто решил в семнадцать лет уйти из дома. Что здесь такого?

Лифт остановился. Двери открылись. Мы были на девятнадцатом этаже. Никого, кроме нас, на площадке не было.

– Подожди меня здесь, ладно? – попросил я.

Я не знал, как развернутся события, если я вдруг встречу Игоря, и я решил заранее избежать фатального исхода.

– Ну, давай, – пожал плечами Гриша. – Только двери оставь открытыми.

Я кивнул, взял у него икеевские сумки и подошёл