Книга Король Камней - Генри Лайон Олди

Спустя два часа, когда юный король давно покинул кабинет Дорна, а солнце скатилось за синие пики гор, освятив вершины зыбкими нимбами, Дорн вновь подошел к окну. Взявшись обеими руками за край подоконника, советник глядел вниз, во двор. Зрение с годами ухудшилось, Дорн подслеповато моргал и щурился. Впрочем, главное он чуял нюхом. По булыжнику двора, звонко цокая копытами, от дворца к воротам ехала смерть. Из дюжины ртов смерти валил пар. Дюжина шапок смерти была лихо заломлена набекрень. Дюжину указов, свернутых в трубки и перехваченных витыми шнурами, смерть засунула за двенадцать поясов. Скоро, очень скоро указы развернутся во всей красе, а рты изрыгнут монаршее повеление. Из переулков на площади и перекрестки Тер-Тесета хлынет народ.

Деньги, скажет смерть.

Дворянство.

Милость государя нашего Альберта.

Все, что хотите, за сущую малость: голову богомерзкой сивиллы по имени Эльза. Если голова останется на плечах, сохранив для пыток способность кричать – тем лучше. Идите, ищите; хватайте. Мир велик, Тер-Тесет просторен, но кое-кому станет тесно в городе и мире. Солдаты и стража, велел король. Воры и наемные убийцы; прачки и кучера. Ищите! Дорн не сомневался, что завтра к утру во дворец доставят три десятка избитых, окровавленных, истошно орущих женщин. За каждую будут требовать награду. Может быть, среди схваченных отыщется настоящая Эльза. Может быть, нет. Пленниц отпустят; кое-кто умрет от побоев. К вечеру приведут еще, споря до хрипоты: эта! нет, эта! Какая разница? Рано или поздно…

Смерть выехала за ворота. Кони фыркали, раздувая ноздри. Каурый жеребец заржал во всю мочь. А от дворца уже спешили подсмертыши: пешие, сытые, в крепких сапогах. Звенели о камень подковки на каблуках, рассыпая блеклые искры. Блестели ложным золотом кушаки с кистями. Горластые, способные перекричать шторм, глашатаи откашливались, сплевывали на снег. Их глотки тоже будут не лишними: вопить по окраинам, на постоялых дворах. Купцы, возницы, стряпухи, конокрады соберутся у костров, мечтая о награде. Оглянутся кругом: нет ли рядом сивиллы Эльзы? Будут зоркие глаза шарить в дороге по кустам, по белизне обочины, по наезженной ленте тракта. Жадность человеческая – вот залог поимки красного зверя, тер-тесетской волчицы. Беги, Эльза!

От жадности не убежишь.

– А я? – вслух сказал советник. – Мне-то куда?

Он чуть не оговорился. Чуть не брякнул: мне-то куда бежать? Еще пару дней назад советник Дорн и в страшном сне не увидел бы, как произносит крамольные слова во дворце, где у каждой стены – десяток оттопыренных ушей и три слюнявых рта. Услышат, шепнут, перешепнут; где надо, заинтересуются. Себастьян Дорн бежать собрался? От кого? Зачем?! Небось, в Равию, к султану Махмуду: государственными секретами торговать! Такого интереса Дорн боялся до колик. Возьмет палач за яйца калеными клещами… Не боюсь, подумал Дорн. Отбоялся. Другого боюсь. Я – смертник, и палач – только вопрос времени. Я видел смерть Эльзы, выезжающую за ворота, и видел свою смерть в глазах мальчишки-короля. Еще там, в усыпальнице, когда очнулся, а щенок склонился надо мной, не зная, что старый лис Дорн уже пришел в чувство. Альберт не простит мне отцовского унижения. Некромант бил Ринальдо кнутом, обращался с венценосным покойником, как с падалью, с последней тварью. Свидетели непотребства, творимого над отцом, уже мертвы в глазах сына. Гуннар скончался в камере. Я и некромант пока нужны. Едва в нас отпадет надобность: колдун справится с беглым Амброзом, а я отыщу зубастую сивиллу…

– Зря Ринальдо посягнул на грот, – беззвучно шевелились губы советника. – Камешек родил лавину…

Собственная жизнь – а если по правде, то и вся окружающая действительность – представлялась Дорну изменницей. Кто-то, не слишком добрый, сводил Дорнову жизнь в Янтарный грот, выслушал указания проклятого янтаря – и отсек ножом, что было велено. Жизнь отлежалась в лазарете, встала с постели и начала меняться. Дорн еще не знал, что из нее получится. Силач? Ловкач? Бестолочь с собачьим нюхом? В любом случае, советник намеревался продлить жизнь, насколько возможно. И если во взгляде Альберта он видит иное – что ж, тем хуже для короля.

Взяв со стола колокольчик, Дорн позвонил.

– Ваша милость?

– Я освободился, – Дорн кивнул слуге. – Впускай.

Лекарь, тощий и горбатый, долго топтался на пороге. Весь вид лекаря выражал недовольство. Его, знатока трав и виртуоза ланцета, допущенного к драгоценной плоти королей и королев, принцев и герцогов, заставили ждать в приемной, словно жалкого подмастерья! Поджав губы, отчего рот превратился в куриную гузку, лекарь ждал извинений.

– Умоляю меня простить, – не разочаровал его Дорн. – Сами понимаете, приказ короля – прежде всего. Иначе я бы встретился с вами в первую очередь.

– Да, я понимаю.

– Садитесь, мэтр. Вина?

– Если можно, подогретого.

– С корицей? Гвоздикой? Розмарином?

– И чуточку душистого перца. Равийского горошка…

– Вы знаток, мэтр. Эй, кто там?

Пока слуга бегал на кухню за глинтвейном, советник и лекарь беседовали о пустяках. Дорн жаловался на колотье в боку, донимавшее его по утрам; лекарь рекомендовал умеренность в еде и отвар лугового прострела. Оба прекрасно понимали никчемность этой беседы. За пустячными словами, как за ширмой, пряталась истина: лекарь, обремененный молодой, требовательной супругой, нуждался в золоте, советник же, обремененный заботами, нуждался в сведениях. Глоток горячего вина, удовлетворение, смягчившее черты лекарского лица – и Дорн перешел к сути дела.

– Король прежде всего, – повторил он. – Вы знаете, мэтр, как я предан королевскому дому Тер-Тесета. Мой отец служил двум владыкам. Я служу уже третьему, проводив двоих в райские чертоги. Ночами мне не дает уснуть беспокойство. Его величество Альберт так юн, так уязвим… Кто, если не мы, мэтр?

– О да, – согласился лекарь.

– Солдаты? Гвардия?! Они спасут от врага, который ломится в ворота. Но кто убережет его величество от козней и предательств? От хворей и болезней?

– Да! – воодушевился лекарь. – Тысячу раз да!

Он терпеть не мог гвардейцев, подшучивавших над телесной немощью целителя. Болваны утверждали, что такой доходяга кого хочешь в могилу сведет. Не в силах урезонить благородных шутников, лекарь отыгрывался на них, когда гвардия попадала в его цепкие руки. Излечить? – разумеется. Но на средства, утоляющие боль, гвардейцы могли не рассчитывать.

– Кажется, мэтр, вы осматривали его величество, тогда еще принца, когда мальчик упал с коня? Мне докладывали, что вы превзошли самого себя. И в мастерстве, и в честности. Это вы сказали покойному Ринальдо, что ногу ребенка спасти не удастся?

– Вы правы.