к нам, когда мы выезжали из города, старался образумить императрицу, но, видя, что ему это не удастся, отказался присягать ей, уверяя ее, что ничего не предпримет против нее, но вместе с тем не изменит присяге, данной им Петру III. Он попросил императрицу приставить к нему офицера, чтобы тот был свидетелем всего, что происходит у него в доме, и вернулся в свой дворец со спокойствием, неразлучным с величием души. Я тем более преклонялась перед достойным поведением дяди».
Царице Екатерине II Воронцов присягнул одним из последних, лишь узнав о смерти Петра III. Формально Воронцов все еще оставался канцлером Российской империи. Более того — он будет сохранять этот пост три следующих года. Но уже формально. В июле 1762-го Воронцов понимал, что его политический век закончен. На смену старому придворному волку пришли молодые хищники. И канцлер сел писать аналитический доклад новоявленной императрице — по сути, свое политическое завещание. Воронцов диктовал секретарю, а потом собственноручно поправил целую пачку листов, озаглавленных в духе того времени — «Описание состояния дел во время государыни императрицы Елисаветы Петровны».
К 1762 году за плечами канцлера империи Воронцова была четверть века самой высокой политики. Притом у Воронцова помимо огромного опыта имелось и блестящее для его эпохи образование. В свое время ростовский воевода Илларион Воронцов не только брал взятки и пил водку с будущим святым, но и озаботился учебой сыновей. Екатерина Дашкова — напомним, возглавлявшая Российскую академию, — свидетельствует, что именно высокая образованность и личный пример дяди привили ей любовь к наукам. Позже, когда Дашкова выпадет из фавора Екатерины II, она не раз вспомнит и житейские мудрости своего многоопытного дяди. Например, такие слова: «Дружба государей не отличается стойкостью и искренностью».
Четверть столетия большой политики отточили ум и образование канцлера. Ему довелось немало поездить по миру — Воронцов был лично знаком и с прусским королем Фридрихом II, и с римским папой Бенедиктом XIV, и с великим математиком Леонардом Эйлером. Любители истории помнят, что царица Екатерина II состояла в переписке с Вольтером. Но со знаменитым философом ее заочно подружил именно Воронцов, лично знакомый с ведущим просветителем Европы той эпохи. Итальянский философ Франческо Альгаротти в своей книге 1739 года «Путешествие в Россию» впервые на литературных страницах назвал Петербург «огромным окном на Севере, через которое Россия может смотреть в Европу». Только вот, по свидетельству самого итальянца, эту фразу он услышал от своего петербургского приятеля, приятеля звали Михаил Воронцов.
При этом образованный, явно умный и опытный Воронцов был сыном своей эпохи — хитрейший придворный интриган и, конечно же, взяточник. И то были не 500 папиных рублей! Знаменитый Воронцовский дворец в Петербурге и трехэтажная Воронцова дача на Петергофской дороге не дадут соврать. Эти шедевры архитектуры XVIII века канцлер Михаил Воронцов возводил далеко не только на свои честные «трудовые доходы» от царских подарков и оброков крепостных. И вот такой человек написал политическое завещание, свой последний политический акт в долгой жизни на вершине самой высокой власти. «Описание состояния дел во время государыни императрицы Елисаветы Петровны» — это именно анализ текущей мировой политики и задач России на ближайшее будущее.
Написан анализ весьма своеобразным языком того столетия, но при чтении возникает стойкое подозрение, что за минувшие много лет в мире не так уж много изменилось. Начинается описание с раздела: «В рассуждении Американских дел…» Нет, никаких США еще и в помине нет, но мировую политику, в том числе политику России, уже во многом определяет борьба Англии и Франции за североамериканский континент и влияние в Европе. А в Европе тем временем всё больше осуждают Россию за рост ее влияния. На языке канцлера Воронцова: «По причине частых походов российских войск происходят великие крики».
Поведение некоторых западноевропейских стран тоже несильно изменилось за минувшие почти три века. «Датский двор ласкался устрашить Россию», — шутит Воронцов. «С польской стороны всякие наглости делаются» — тут тоже никто сегодня не удивится словам русского канцлера. Михаил Воронцов достаточно подробно описывает и характеризует множество мельчайших перипетий мировой политики своей эпохи. Но, честное слово, некоторые многовековые и неизменные константы удивляют. Канцлер касается не только Европы, он немало уделяет внимания Югу и Востоку: «Дел с Персиею никаких нет, кроме того что производит купечество… Чеченской народ магометанского закона за рекою Тереком, все весьма ружейные и храбрые люди… В Кавказских горах в Дагестане разные горские народы, хотя и принадлежат в Персидскую строну, однако ж как тамошние горы непреступные, то они и остаются никому не подвластны…».
7.5
Любопытна и характеристика тех земель, которые мы сегодня зовем Казахстаном: «Киргиз-кайсацкий народ закона магометанского… Кочуют за Сибирскими границами близ Иртыша и близ Оренбургской линии до Каспийскаго моря… Только хан их великой силы у них не имеет… С китайской стороны привлекаются через частые посылки с подарками…». От Воронцова про Среднюю Азию: «За Аральским озером находится владение Хивинское. При случае войны могут хивинцы немалое число войска собрать, а впрочем, упражняются по большей части в купечестве».
Русско-китайские отношения в анализе Воронцова тоже не слишком удивят нашего современника: «Между Российским и Китайским государствами постановлен вечный мир и дружеская пересылка с обеих сторон… Продолжается с китайскими людьми купечество на границе… Постановлено отправлять из России в столичной китайской город Пекин для торгу караваны с казенными товарами. При нынешних обстоятельствах надобно с Китайским двором мир продолжать и от всяких раздоров по возможности уклоняться».
Для русской истории максимально важной оказалась финальная часть анализа от Михаила Воронцова. Посвящена она отношениям с Портой Оттоманской — османской Турцией, которая тогда владела и Крымом, и всеми землями, что мы сегодня именуем Новороссией, от Молдавии до Кавказа. Черное и Азовское моря тогда были внутренними водами турок, и отношения со Стамбулом складывались непросто. «Порта Оттоманская и ныне может вредить России», — пишет Воронцов, особо подчеркивая «знатную инфлюенцию», т. е. серьезное влияние турок на дела в Польше и на юго-западе, а также опасность со стороны Крымского ханства. Ханы, по словам Воронцова, «оказывают себя во всех случаях к России злонамеренными, соседство их для России несравненно вредительнее, нежели Порты Оттоманской».
Если с Османской империей царскую Россию связывала сложная система отношений, где переплелись и войны, и мирные трактаты, и постоянное соперничество с постоянно же растущей взаимной торговлей, то крымские вассалы турок частенько не вписывались в эту систему сложного баланса крупных геополитических игроков. Как раз весной 1762-го крымский хан вопреки русско-турецкому договору начал строить укрепления в устье
