Спросил Иисус: Куда же хотите вы войти? Тут же на горе паслось большое стадо свиней, и бесы просили его, чтобы позволил войти в них. Иисус подумал и пришел к выводу, что это будет правильно, поскольку эти животные, чье мясо правоверные иудеи почитают нечистым, наверняка принадлежат язычникам. Он только не сообразил, что те, съев свиней, в которых войдут бесы, тоже могут превратиться в одержимых и обуянных бесами, как не предвидел и еще одного злосчастного последствия своего решения, ибо даже сын Божий, не осознавший, впрочем, в полной мере, с кем состоит он в родстве, не может, как в шахматах, просчитать все ходы и предусмотреть все наперед. Бесы в сильном волнении ожидали, что ответит он им, и когда наконец сказал Иисус: Позволяю, – издали дружный ликующий крик и тотчас вошли в свиней. То ли от неожиданности, то ли с непривычки носить в себе нечистых духов животные – все, сколько их там было, а было их две тысячи голов, – сей же миг обезумели и ринулись с кручи вниз, в море, где и потонули. Невозможно представить ярость, охватившую хозяев стада при виде того, как ни в чем не повинная скотина, которая еще минуту назад мирно разгуливала себе, рылась в земле в поисках съедобных корешков и червячков, пощипывала жесткую и редкую траву, росшую на пересохших от зноя горных кручах, оказалась в воде: одни несчастные свинки уже всплыли брюхом кверху, другие отчаянно бились и барахтались, прилагая – не побоимся этого слова – титанические усилия, чтобы выставить из воды уши: слуховые отверстия у свиней не закрываются, в них потоком врывается вода, заполняет всю тушу доверху – и аминь. Свинопасы в бешенстве принялись издали швырять камнями в Иисуса и бывших с ним, а потом устремились к нему, пылая справедливым негодованием и намереваясь потребовать с виновника своего несчастья возмещения ущерба – примем цену одной головы за «икс», умножаем на две тысячи и получаем искомую сумму ущерба.
Да? С кого это мы ее получаем? И у рыбаков-то денег почти не водится, живут они тем, что наловят, а Иисус был даже не рыбак. Он хотел было дождаться пастухов, хотел объяснить им, что никого нет на свете хуже Дьявола, что по сравнению с этим злом гибель двух тысяч свиней – сущие пустяки и что все мы обречены нести потери, материальные и иные, хотел сказать им: Будьте терпеливы, братья! – но Иаков с Иоанном рассудили, что не стоит вступать в переговоры, которые по всем приметам мирными не будут, ибо учтивость и самые добрые намерения одной стороны ничто против доводов грубой силы, приводимых другою. Бегом сбежали они по склону на берег, вскочили в лодку, навалились на весла и вскоре были уже в безопасности, поскольку не вплавь же было гнаться за ними преследователям, по всей видимости рыболовством не промышлявшим и лодок оттого не имевшим. Сказал Иаков: Сколько-то свиней погибло, одна душа спаслась, прибыль – Господу.
Иисус взглянул на него рассеянно, словно мысли его были заняты другим, и сыновья Зеведеевы знали, чем именно, и очень бы хотели обсудить это «другое» – неслыханные слова бесноватого о том, что Иисус – сын Божий, однако спутник их устремил взгляд на тот берег, откуда они с такой поспешностью отчалили: он глядел на воду, где покачивались в легкой зыби две тысячи ни в чем не виноватых свиней, и чувствовал, как нарастающая в нем тревога все усиливается, пока наконец не нашла себе выход в крике, сорвавшемся с его уст: Бесы!
Где же бесы? – и потом, вскинув голову к небесам, расхохотался: Слышишь, Господь, ты либо выбрал себе в сыновья человека, негодного исполнить твои предначертания, либо среди тысячи твоих могуществ не хватает одного и разум твой бессилен справиться с разумом Дьявола! Что ты хочешь сказать? – пробормотал Иоанн, напуганный такой кощунственной дерзостью.
Хочу сказать, что бесы, прежде обитавшие в теле того несчастного, ныне вырвались на свободу: мы ведь знаем теперь, что они не умирают, и сам Бог не может их убить, а то, что я сделал, может быть уподоблено попытке разрубить мечом морскую волну. А на берегу тем временем собралось уже много народу – одни входили в воду, чтобы достать туши, плававшие поблизости, другие, добыв лодки, отправлялись за добычей, находившейся в отдалении.
В ту же ночь, в доме Симона и Андрея, стоявшем подле синагоги, собрались пятеро друзей, чтобы втайне ото всех обсудить наводящий ужас вопрос: в самом ли деле Иисус, как сказали бесы, сын Божий? После всего, что случилось днем, все единодушно согласились перенести неизбежный разговор на ночь, и вот настало наконец время прояснить все до точки. И первым заговорил Иисус: Нельзя верить ни единому слову того, кто и породил ложь, – он, разумеется, имел в виду Дьявола.
Сказал Андрей: И правда и ложь изрекаются одними устами, и Дьявол не перестанет быть Дьяволом, если случится ему иногда сказать правду. Сказал Симон: Мы давно знаем, что ты не такой, как все, вспомним рыбу, которую бы мы без тебя не поймали, вспомним бурю, которая бы нас убила, и воду, что ты превратил в вино, и грешницу, которую побили бы камнями, если бы не ты, а теперь еще и бесов, которых ты изгнал из одержимого. Сказал Иисус: Не я один изгонял бесов. Верно, сказал Иаков, но лишь перед тобой одним униженно склонились они, называя тебя сыном Бога Всевышнего.
Что мне до их унижения, если в конце концов унижен оказался я? Да ведь не в том дело, вмешался Иоанн, я ведь был там и все слышал, почему ты не сказал нам, что ты сын Божий? Я не знаю, так ли это. Возможно ли» чтобы известное Дьяволу тебе было неведомо? Отличный вопрос, но пусть ответят тебе на него они. Кто они?
Бог, сыном которого назвал меня Дьявол; Дьявол, который только от Бога мог об этом узнать. Все помолчали, словно давая время и возможность высказаться упомянутой паре, а потом Симон спросил о том, что вертелось на языке у всех: Что было у тебя с Богом? Иисус вздохнул: Я ждал этого вопроса с тех самых пор, как пришел в ваши края. Но мы и подумать не могли, что сын Божий пожелает сделаться рыбаком. Так кто же ты все-таки такой? Иисус закрыл лицо руками, отыскивая в памяти точку, от которой надо будет начать признание, и неожиданно как со стороны увидел свою жизнь и понял: если бесы не солгали, все, что происходило с ним до этого, должно обрести иной смысл, а многие события и вовсе могут быть поняты лишь в свете этой истины, явленной так недавно. Потом открыл лицо, поочередно оглядел каждого из сидевших перед ним с выражением мольбы, как бы признавая, что, прося их поверить ему, просит о превосходящем все человеческие возможности, и наконец после долгого молчания сказал: Я видел Бога. Рыбаки молчали, ожидая, что будет дальше.
Иисус, потупившись, продолжал: Я встретил его в пустыне, и он возвестил мне, что в свое время дарует мне власть и славу в обмен на мою жизнь, но о том, что я его сын, – не сказал. Он опять замолчал, и молчали рыбаки. А как он явился тебе? – спросил Иаков. В виде такого, что ли, облака или, скорее, столба дыма. Дыма или пламени? Дыма. И больше ничего тебе не сказал?
Сказал только, что, когда настанет срок, он опять явится мне. Срок чего? Не знаю, может быть, срок жизни моей. Ну а когда же ты обретешь власть и славу? Не знаю. В комнате, где, несмотря на жару, била всех пятерых дрожь, опять стало тихо. Потом Симон с расстановкой спросил: Может, ты и есть Мессия, которого нам следует считать сыном Божьим, потому что ты пришел, чтобы освободить избранный народ от рабства?
