Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 94
полянах вокруг деревни, приглашая облюбовать их прямо сейчас. И было такое ощущение, лежа на двухметровой толще сена, что душа парит, стремится куда-то поверх заборов, петляющей реки, хлипких мостков, кудрявой зелени черемух, даже поверх скалистых гор.
К тому же котенок продолжал мяукать, дрожать и чесаться. Потом он полз по одеялу, горелапо цепляясь когтями. Уткнувшись холодной капелькой носа в Сережины волосы пониже затылка, он загурлил простуженной фистулкой.
Сережа вернулся на землю, но еще долго бродил в окрестностях своей души, бесцельно и безоглядно.
13
Проснулся он, как и загадал, в половине шестого. В деревне уже горланили петухи, раздвигая сонную муть утра. С таким же долгим бахвальством разгоняются мальчишки на берегу реки, чтобы прыгнуть в холодную воду реки.
Спустившись с сеновала, Сережа вытряхнул соломинки из русых кудрей и тихонько выбрался на улицу.
По склонам гор плыли туманы, роса гнула траву; влажная солома на дороге покрывала ожившую грязь.
Река мягко шумела, покачивался тощий мостик в три доски, не совпадая с амплитудой молодого сердца.
На берегу ручья, за домом поэта, он нарвал цветов: глазастых васильков и жарков – словно оранжевые шишечки хмеля, добавил листьев папоротника по краям.
Без пяти минут он стоял уже напротив двери, из которой должна была выйти затворница.
Темная гряда ближнего склона опалилась поверху рдяными лучами. Их пятна уже светились на крыше почты.
Шесть… Одиночные сосны на хребте позолотились, будто зубцы короны. Пять минут седьмого… Мутные лучи все сильнее стачивали гряду, переливаясь через нее, как большая вода через плотину.
Сережа побежал за угол почты и в узком переулке заметил черное платье: успел, увидел! – она выходила из боковой двери. Крикнул вдогонку: «Подождите!» Женщина обернулась. «Это вам!» – протянул букет, хотя меж ними оставалось большое расстояние. И вдруг случилось что-то необъяснимое! Ее темный силуэт оплавился золотым слепящим контуром, а затем вовсе потерял форму и цвет… Солнечным половодьем хлынуло из переулка оранжевое марево, ослепило его, и он подошел к женщине почти на ощупь…
Кажется, он говорил что-то, и она какое-то время стояла и слушала, потому что из руки его не сразу улетучилась тяжесть букета. Взамен цветов оставалось еще недолгое ощущение влажных стеблей и смятых листьев в ладони. Они даже сделали шаг навстречу друг другу, как бы сторонясь и давая чему-то дорогу, словно совсем близко, за спинами, неспешным караваном, проходила вся их непрожитая вместе жизнь.
Сережа оглянулся, проясняясь на миг сознанием, и увидел стадо красных коров. В каком-то паническом угаре, задыхаясь от солнечной пыли, различал он сгорбленных старух с веревками, идущих медленно, как на похоронах. Он прижимался к забору, уступая дорогу коровам, и не заметил, как остался один… Огненный шар застрял на подъеме. Коровы шли и шли; Сереже хотелось поскорее вынырнуть из этой жаркой пыли. Он кинулся за ней, угадывая сторону, в которую ушла телефонистка.
А потом пошел наугад, лишь бы остудить где-то душу. В каком-то проулке мелькнул внизу илистый берег. Сережа вышел к реке, перебежал через мост, не заметив, что он был из бревен.
Потом, часа два плутал по задам огородов, по прибрежным зарослям и топям, натыкаясь на кривые жерди оград, переполошив всех кур и собак. Отчаянно продирался сквозь репей и крапиву, выходил на дорогу и вновь терял ее, пока не заметил впереди знакомый разлапистый кедр, положивший толстые ветви на крышу дома.
Сережа быстро залез на сеновал и уснул. Но спал недолго, потому что во сне, как в бреду, коровы топтали ему ноги и тянулись розовыми влажными губами к его букету.
14
Проснувшись, он долго и неподвижно лежал, прислушиваясь к звукам деревни. Где-то нудно гудела бензопила, словно механическая муха. Он погладил спящего котенка, тот вздрогнул и слегка взбрыкнул лапками, будто бежал во сне.
Сережа раскрыл дневник Муравского и стал читать:
«14 июня.
Ходил по деревне босиком. Мужики говорят:
– Ножки наколешь!
Отвечаю им, мол, полезно для здоровья. (Пушкин бы понял.) Слышу в спину:
– Обносился, видать. А городские штиблеты бережет!»
«17 июня.
Покупал рыбу, местная – называется селёма. Смесь пескаря с толстолобиком. Продавал парень, из-под фуражки выглядывает засаленный чуб, похожий на рыбий хвост. Берите, мол, дешевле некуда! – и смотрит в сторону торговки с яйцами.
– А ты ее ростил?
– А ты на них сидела?
Это они для меня разыграли перепалку. У торговки большая мягкая грудь, колышется как яйцо всмятку.
Я чувствую, что смотрю на местных женщин как-то стыдливо.
Пришел домой. Буду думал о Ольге С.».
Сережа вытянулся на сене, глядя в щели меж досок. Ему тоже хотелось думать о женщине, имя которой начиналось с буквы «К». О телефонистке. Где она сейчас? Что делает? Он взял открытку с «Авророй», угадывая по направлению луча место, где живет его красавица.
На клетчатую страничку дневника упала соломинка, зачеркнув слово «вечер». Сережа сдул ее, радостно подумав, что из огромного окружающего мира нельзя выкинуть ни одного слова.
«Вечер того же дня. У меня здесь только один собеседник – мой вчерашний сон.
Приснилась мне Ирина Т. Ее рыжие неподвижные волосы на хрупких плечах.
Соломенная дверь,
Туман, тропинка сада…
Помню раннее утро, я приехал в усадьбу к В… Шел по аллее, влажная галька под ногами, и вдруг увидел, как из соломенного домика вышла девушка в сиреневом платье. Мне показалось, она была разочарована. (Следом вышел молодой В.) Свою досаду она обратила на случайного свидетеля. То есть на меня! В руках ее розовый зонтик, и она понимала, что это смешно. Через мгновение она исчезла с каким-то неминуемым расстройством, как будто началом бредовой болезни.
А потом, встречаясь с ней случайно, мне хотелось только выздороветь. На ее красивом лице я читал приказ: не смейте приближаться ко мне! Не смейте напоминать о чем-либо! Да я и сам был рад забыть… С молодым В. у них все быстро кончилось, а у нас так и не началось.
Дачное общество удивлялось: «Вы так подходите друг другу! А меж тем – такая холодность!» Мы оба поддерживали эту интригу. Но видит Бог, только сухая галька на тех дорожках выражала мое обмелевшее чувство. Кстати, я даже стыдился писать стихи…
Вечерами в гостиной нас сводили в каком-нибудь споре, и мы осыпали друг друга холодными комплиментами, будто хоронили пеплом угольки тлеющей досады. Я наслаждался, открыто глядя на ее пышные рыжие волосы, ее гордый профиль, мраморную горбинку носа.
А потом я уезжал; уже подали тарантас; Ирина окликнула меня и протянула конверт. Что там было, я так и не
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 94
