ГРЕГОР
По сравнению с нами обоими сестра не несла в себе никакой опасности, никаких тайн и была безобидной. Для своей профессии или для своего положения она не была «типичной»: ее никогда нельзя было бы назвать «продавщицей». Стоя за прилавком нашей лавки или потом на этаже универмага, она, когда бы я ее ни навещал там, выглядела скорее как практикантка или как хорошая знакомая кого-нибудь из продавцов, которые все имели официальный вид. В отличие от них, моя сестра всегда казалась расслабленно-беззаботной. Она продавала не без охоты, но вместе с тем без особого усердия и рвения. И почерк, которым она заполняла товарные чеки, всегда был очень детским. Сама она, кстати сказать, никогда всерьез не мечтала о продвижении, довольствуясь мелкими должностями. Мне же никогда не приходило в голову ее жалеть. И тем не менее после каждой такой встречи в памяти надолго оставалось одно: взгляды, которые бросали издалека в ее сторону либо владелец лавки, либо соответствующий обслуживающий персонал универмага, когда она позволяла себе вести со мной, хотя я не был клиентом, продолжительные беседы частного свойства, вместо того чтобы ограничиться коротким приветствием. Дневной свет в такие моменты словно отключался: оставались только поблескивающие металлические стойки с пестрой одеждой, линолеумный пол и тяжелый воздух платяных шкафов, крашеные-перекрашенные волосы, тени вместо глаз и кроваво-красные ногти. Однажды мне бросилось в глаза, что моя сестра там вся как-то сгорбилась, и мне захотелось вытащить ее из этой дыры. Но как? И куда? Я не верил в то, что она может самостоятельно вести какое-нибудь дело. В наше время заводить магазин – это, конечно, замечательно, только если на тебя, так сказать, работает добрый дух какого-нибудь предка. Ведь недаром новые заведения, даже если их засунуть в самые художественные старинные помещения, все равно выглядят подделкой. Хотя, наверное, именно я вложил сестре в голову мысль начать собственное дело, когда предложил ей расстаться со своей профессией и со своим классом, – не для того, чтобы перейти в более высокий, а для того, чтобы просто уйти. Конечно, сейчас можно было бы взять ипотечный кредит. Но я испытываю не только сомнение, но и чувство вины: как будто я уговорил сестру бросить какое-никакое, но все-таки надежное место и тем самым одновременно навредил брату, поставив под угрозу его среду обитания, жизненно важную для него. Ибо я уверен, с домом можно уже заранее распрощаться – из нищенства дух предпринимательства не родится. И это еще не все: я не могу не думать о том, что речь идет о доме наших родителей. Они построили его сами, почти без посторонней помощи, и это стоило им нескольких лет жизни. И участок, они обиходили его собственными руками: нашли в горах источник, протянули от него под землей длинные трубы – представляешь, каково это было? – до самого дома и сада. Убрали все валуны, все камни, а на очищенной земле растут теперь фруктовые деревья или просто трава, и каждый кусочек носит свое особое имя. Какое-то время это место мало что значило для меня. Однажды ты рассказала мне, что всякий раз, когда ты возвращаешься к твоему первому окружению, то уже издалека испытываешь настоящее «блаженство», – я представил себе, как это, и позавидовал тебе. О себе я такое едва ли мог сказать. Но с тех пор, как я получил письмо, былое пространство ожило для меня. Теперь оно стало главным местом действия моих снов, как страшных, так и безмятежных. На самой высокой террасе стоит одинокое дерево, обозначая собою центр. Взгляд уносится на юг, за границу. Дерево относится уже к другой стране. Перед пограничной горой раскинулась широкая равнина с горбами конечных морен. В сумерках там тихо и пустынно, горбы курятся, глетчеры только-только растаяли, время – десять тысяч лет до нашей эры, и это наше время. Это местечко с деревом я тайно приберег для себя. Мне хотелось когда-нибудь поселиться там, в деревянном доме, отдельные уголки которого я даже тебе уже описывал. Поверь: это чудесное место. И оно – не просто постройки и земли, это земля-кормилица, хозяйство. Я видел там змею с короной – символ, включенный в местный герб. Недопустимо, чтобы дом окончательно превратился теперь в дом скорби. Я вижу, как исчезает труд – точнее, творение – наших родителей. Я вижу, как на каждом, даже самом неприметном доме труженика в самой захолустной деревне сверкают вывески фирм и банков и каждый дом на фоне пейзажа выглядит предприятием, а вокруг домов-предприятий – никакой местности. Я не вижу больше никаких дорог и никакого выхода к открытым пространствам. Я вижу собственную безответственность и предательство. Теперь я знаю, я ничем не могу помочь моим ближним, – не могу помочь никому. Я могу только сохранить. И этого я добьюсь любой ценой: сохранить! Лучше всего не отвечать на письмо и остаться здесь с тем единственным, чему я еще могу хранить верность: моей работе, которая и без того уже пострадала. А теперь скажи, как мне поступить.
НОВА
Доведи игру до конца. Пусть твоя работа пострадает еще больше. Не претендуй на роль главного действующего лица. Попытайся встать на другую сторону. Но не замышляй ничего. Избегай задних мыслей. Ничего не умалчивай. Будь мягким и сильным. Будь хитрым, отдайся течению и презри победу. Не наблюдай, не проверяй, храни бодрость духа, дабы не пропустить знаки. Будь готов к потрясениям. Покажи твои глаза, влеки других в глубину, не потеряй пространства и рассматривай каждого в его образе. Решения принимай только восторженно, поражения – спокойно. Главное, давай себе время и не бойся обходных путей. Позволяй себе отвлекаться. Предоставляй себе, так сказать, отпуск. Не пропускай шума дерева и воды. Поворачивай туда, куда тебя тянет, и не жалей для себя солнца. Забудь своих ближних, поддерживай незнакомых, уделяй внимание мелочам, уклоняйся в безлюдье, наплюй на драму судьбы, презирай несчастье, смейся над конфликтом. Двигайся в своих собственных красках, пока ты не почувствуешь свое право и шелест листьев не станет сладок. Иди по деревням. Я пойду тебе вслед.
Уходят. Один – направо, другой – налево.
2
Первая картина. На заднем плане фрагмент строительной площадки, завешенный холстиной. На среднем плане жилище рабочих. На переднем плане пожилая комендантша: администратор, экономка и ключница в одном лице, обслуживающая довольно большой строительный барак. Грегор. Ровный ясный свет закатного солнца на протяжении всей сцены.
КОМЕНДАНТША
Вам повезло. Удачный день. Работы здесь постепенно движутся к концу. На следующей неделе вся компания перебирается на другую стройку, в другую долину. Основная часть уже переехала. Ваш брат остался тут с несколькими рабочими, чтобы подправить кое-какие мелочи. Сейчас они вернутся и будут праздновать. Я уже и пиво приготовила, только в холодильник не ставила. А то у них у всех с почками проблемы. На стройке ведь сплошные сквозняки, со всех сторон дует. Во всей долине дует. Прежде на этом месте был строевой лес. Я выросла в здешних краях. Рабочие-то все кто откуда. На выходных я всегда тут оставалась одна, сторожила дом. По воскресеньям здесь бывает очень тихо. Даже звон колоколов сюда почти не долетает. Раньше я много читала. Теперь же включаю себе радио или смотрю какую-нибудь программу, это успокаивает. Начальство поставило нам в барак телевизор. И все равно, когда ребята в понедельник утром возвращаются, я всегда радуюсь. Два года мы тут вместе. Скоро барак разберут и перевезут в другую долину. Я-то, наверное, туда не поеду, в деревню вернусь. Там у меня есть хибарка, кошку себе заведу. Деревня старая. Церковь у нас на горе. Только вот почти всегда закрыта. Зато скоро будут показывать дрессированных собак. Вот времена. Я к вашему брату привязалась. Кое-кто считает его тут шалопаем, никчемным балбесом, и он даже сам, похоже, верит в это. Как правило, он работает больше других, прямо как бешеный. Но, бывает, возьмет и уйдет куда-то, спрячется, так что его приходится искать по всем углам. Начальство тоже считает его ненадежным и уже много раз грозилось уволить. Я-то знаю, что он не бездельник, просто такой беспокойный. Из всей бригады он единственный, кто за все эти годы так и не свыкся с оторванностью и отдаленностью. Когда он сидит и смотрит в пространство, оно для него живое. Он ведь тут самый храбрый и сильный, а все равно, бедолага, больше всех нуждается в помощи и поддержке. Хотя при этом он у нас заводила – петь мастер, и голос будь здоров. Правда, в торжествах-то по случаю открытия объекта им уже не поучаствовать, все будут вкалывать где-нибудь в другом месте, а я буду ходить с бидоном за молоком для себя и своей кошки. Но кто услышит мой голос? О времена!
