Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 92
Из Дымка трудно было вышибить жизнь, — живуч был, как кошка. Его исключили из комсомола, судили за хулиганство и за поджог. Андрей Размётнов не раз арестовывал его за буйство, отводил ночевать в сельсоветский сарай. Дымок издавна питал к нему великую злобу и вот теперь-то, считая момент подходящим для расплаты, и полез на сцену, чтобы поквитаться…
Он подходил к Андрею все ближе. Колени его тряслись, и от этого казалось, что он словно бы пританцовывает.
— Шаровары нам… — Дымок громко вздохнул: — А ну, сымай!..
Сцена текуче наполнялась бабами, многорукая толпа снова окружила Андрея, жарко дыша ему в лицо и в затылок, окружая неразрывным кольцом.
— Я — председатель! — крикнул Размётнов. — Надо мной смеяться — над советской властью смеяться! Отойди! Хлеба я вам не дозволю брать! Собрание считаю закрытым!..
— Сами возьмем!
— Хо-хо! Закрыл!
— Откроем!
— К Давыдову пойдем, ишо его потрясем!
— А ну, ходу в правление!
— Размётнова придержать надо!
— Бей его, ребятки!..
— Чего ему в зубы глядеть?!
— Он против Сталина!
— Посадить его!
Одна из баб стащила со стола президиума красную сатиновую покрышку, сзади укутала ею голову Размётнова. А пока он пытался сорвать пахнущую чернилами и пылью скатерть, Дымок, не размахиваясь, ударил его под ложечку.
Освободив голову, задыхаясь от безрассудной ярости и боли, Андрей выхватил из кармана наган. Бабы с криком шарахнулись в стороны, но Дымок, Ефим Трубачев и еще двое проникших на сцену казаков схватили его за руки, обезоружили.
— Стрелять в народ хотел! Вот сукин-то сын! — радостно заорал Трубачев, поднимая над головой размётновский нагая с порожним, без единого патрона барабаном…
Давыдов невольно замедлил шаг, услышав доносившийся от амбаров сплошной и грозный рев. «Ая-я-я-я-я-я!» — высоко взлетая, звенел над мужскими басовитыми голосами пронзительный бабий крик. Он резко выделялся из слитной массы голосов, как выделяется из общего гона осенью в лесу, тронутом первыми заморозками, страстный, захлебывающийся, яростно плачущий лай гончей суки, идущей вместе со стаей по горячему следу красного зверя.
«Надо бы послать за второй бригадой, а то разберут хлеб», — подумал Давыдов. Он решил вернуться в правление, чтобы спрятать где-нибудь ключи от амбаров с семенным зерном. Демка Ушаков растерянно стоял у ворот.
— Я схоронюсь, товарищ Давыдов. А то меня за ключи дерзать будут.
— Это твое дело. Найденова нет?
— Он во второй бригаде.
— А из второй бригады здесь никого нет?
— Кондрат Майданников.
— Где он? Что он тут делает?
— За семенами приехал. Да вот он метется!
К ним, поспешая, подходил Майданников. Еще издали махнул кнутом, крикнул:
— Андрея Размётнова арестовало общество! Посадили его в подвал и зараз направляются к амбарам. Ты прихоронись, товарищ Давыдов, а то как бы греха не вышло… Народ прямо-таки осатанел!
— Не буду я прятаться! С ума ты сошел?! На̀ тебе ключи и мотай в бригаду, скажи Любишкину, чтобы посадил человек пятнадцать на коней и сейчас же скакал сюда. Видишь, у нас здесь… буза начинается. Район я не хочу тревожить, сами управимся. Ты на чем приехал?
— На бричке.
— Отцепи одну лошадь, садись верхом и дуй!
— Это я в два счета! — Майданников сунул в карман ключи, побежал по проулку.
Давыдов не спеша подходил к амбарам. Толпа несколько приутихла, поджидая его. «Идет, вражина!» — истерично крикнула какая-то бабенка, указывая на Давыдова. Но он не спешил, на виду у всех остановился закурить, повернулся спиной на ветер, зажег спичку.
— Иди, иди! Ус-пе-ешь покурить-то!
— Ишо на том свете накуришься!
— Ключи несешь, ай нет?
— Не-се-от, небось! Чует кошка, чью мясу съела.
Попыхивая дымком, сунув руки в карманы, Давыдов подошел к передним рядам. Его самоуверенный, спокойный вид подействовал на толпу двояко: некоторые почувствовали в этой самоуверенности сознание силы и превосходства, бывших на стороне Давыдова, других внешняя спокойность его взбесила. Как град по железной крыше, застукотели выкрики:
— Ключи давай!
— Распущай колхоз!
— Катися отседова! Кой тебя… просил?!
— Давай семено́в!
— Почему не даешь нам сеять?
Тихий ветерок поигрывал концами бабьих платков, шуршал метелками камыша на амбарных крышах, нес из степи пресный запах сохнущей земли и невыбродивший виноградный дух молодых трав. Медвяный аромат набухающих почек тополей был так приторно-сладок, что у Давыдова, когда он начал говорить, было такое ощущение, как будто губы его слипаются, и даже вкус меда ощущал он, касаясь языком нёба.
— Вы что же это, граждане, перестали подчиняться распоряжениям советской власти? Почему это вы не дали Ярскому колхозу хлеба? А вы не думаете, что за это прийдется вам отвечать перед судом как за срыв весенней посевной кампании? Факт, что прийдется! Советская власть вам этого не простит!
— Советская власть твоя сидит у нас зараз заарестованная! Сидит, как любушка, в подвале! — ответил единоличник Добродеев Мирон, низенький хромой казачишка, намекая на арест Размётнова.
Кое-кто засмеялся, но Банник выступил вперед, гневно крикнул:
— Советская власть не так диктует, как вы тут выдумляете! Мы такой советской власти, какую вы с Нагульновым Макаркой выдумали, не подчиняемся! Разве ж это мода, чтобы хлеборобам не давать сеять? Это что есть такое? Это есть искажение партии!
— Тебе, что ли, не даем сеять?
— А то даете?
— Ты ссыпал в общественный амбар семена?
— Ну, ссыпал.
— Получил их обратно?
— Ну, получил. Далее что?
— Кто же тебе не дает сеять? Чего ты тут возле амбаров околачиваешься?
Банник был несколько смущен неожиданным для него оборотом разговора, но он попытался вывернуться:
— Я не о себе душою болю, а об народе, какой вышел из колхоза и какому вы хлеб обратно не возвертаете и имущество не даете. Вот что! Да и мне какую вы землю отвели? Почему вдалях?
— Ступай отсюда! — не выдержал Давыдов. — С тобой мы потом будем говорить, факт! А в колхозные дела ты не суй носа, а не то мы его тебе живо оттяпаем! Ты подстрекательством занимаешься! Ступай, говорят тебе!
Банник, бормоча угрозы, отступил, а на смену ему дружно выдвинулись бабы. Они зашумели все сразу, в один голос, не давая Давыдову и слова молвить. Он старался выиграть время, чтобы дать возможность подоспеть Любишкину с бригадой, но бабы окружили его, оглушительно крича, поддерживаемые сочувственным молчанием казаков.
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 92
